Однако же, все повторяется. «Пободрствуйте со Мной», — просил Христос апостолов. Не пободрствовали...
Владимир Высоцкий лежал с открытыми глазами... Значит, он умер не во сне...
Володя умер в три часа
И бездыханно
Глядели в потолок глаза,
Как два стакана...
А над губой росли усы
Пустой утехой...
Резинкой врезались трусы,
Разит аптекой... —
напишет Андрей Вознесенский.
Близкие Владимиру Семеновичу люди сделали все возможное, чтобы вскрытие не производилось. Боялись, что будет установлено: Высоцкий — наркоман. Врачебное заключение о смерти гласит: «Причина — острая сердечно-сосудистая недостаточность». Щербаков считает иначе: «25-го был полный аналог тому, что было 23-го. То есть медикаментозная кома».
Высказывалась еще одна версия: самоудушение — запал язык. Участковый милиционер, в чьем ведении находился дом 28 по Малой Грузинской улице, утверждал: «неумышленное убийство». Дескать, Высоцкого спеленали простынями. А для наркомана, выходящего из комы, это смертельно. Наивный мент решил возбудить уголовное дело о «неумышленном убийстве». Собрал документы для передачи в следственные органы. Но материал необычайно быстро был списан в архив и... уничтожен. Кому-то очень не хотелось докопаться до истины...
Приехавшая утром в дом к Высоцкому его мать Нина Максимовна теряет сознание, а потом, придя в себя, как в прострации, сидит у тела сына и, качаясь, монотонно повторяет: «Холодненький... холодненький... холодненький...»
Семен Владимирович Высоцкий категорично требовал похоронить сына «только на Новодевичьем». Юрий Любимов позвонил в Моссовет и услышал: «Какое Новодевичье! Там уже не всех маршалов хоронят!» Пытались разыскать Галину Брежневу (она отдыхала где-то в Крыму) и через Первого секретаря венгерской компартии Яноша Кадара выйти на председателя КГБ Юрия Андропова — безрезультатно! Иосиф Кобзон в Моссовете получил разрешение на захоронение на Ваганьковском. Директор кладбища показал место — удачное: у входа направо, у церкви. Рядом — площадка: знал, что людей к поэту будет приходить много... Кобзон достал пачку денег. «Да вы что?! Я же любил его!» — чуть не заплакал тот. Впрочем, Иосиф Давыдович утверждает, что «насчет денег» — это уже перебор, не было такого.
Специальный гроб № 6 изготавливался по распоряжению правительства для генсеков, членов Политбюро. В таких хоронили Сталина, Брежнева. За все время советской власти было сделано два исключения — для Владимира Высоцкого и Андрея Дмитриевича Сахарова.
Хоронили Высоцкого, как он и предсказывал, «при огромном стеченье народа». Милицейский чин испуганно докладывал по рации «наверх» численность пришедших проститься со «златоустым блатарем»: «25... 30 тысяч... Надо вызывать войска...» Окончательной цифрой считается 40. И это в «закрытой» по случаю Олимпиады Москве! По неофициальным же данным проводить поэта в последний путь пришли от 100 до 120 тысяч человек!
Писатель Юрий Трифонов в кабинете Любимова растерянно произнес: «Как теперь умирать после Высоцкого?» А Марина Влади уже в автобусе, направившемся в сторону Ваганькова, сказала одному из «друзей» мужа Туманову: «Вадим, я видела, как хоронили принцев, королей, но ничего подобного не видела!..»(2)
...Владимир Высоцкий прожил сорок два с половиной года — 15520 дней. Дни, вместившие сотни написанных стихотворений и песен, десятки сыгранных ролей в кино и театре, многочисленные концерты и выступления...
Поэт любил жизнь — Жизнь во всех ее проявлениях: яркую, насыщенную, активную... Интересную! В анкете на вопрос «Что бы вы подарили любимому человеку, если бы были всемогущи?» поэт ответил: «Еще одну жизнь». Это ли — не показатель его жизнелюбия и понимания жизни как главного и, увы, неповторимого Чуда на Земле? «Смерть стоит того, чтобы жить, любовь стоит того, чтобы ждать!» — напишет чуть позднее другой великий поэт и кумир поколений Виктор Цой. Недаром в одном из последних стихотворений Владимира Высоцкого, обращенного им к Марине Влади, есть такие строчки:
Мне меньше полувека, сорок с лишним!
Я жив, 12 лет тобой и Господом храним..
Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть, чем оправдаться перед Ним!
И еще:
Мне будет не хотеться умирать..
Но:
Умирая, мы не умираем насовсем!..
И — бессмертное:
Я, конечно, вернусь! Не пройдет и полгода..
Он возвращается к нам каждые полгода — между датами его дня рождения и дня смерти — ровно шесть месяцев...
РАЙСКИЕ ЯБЛОКИ
..Я когда-то умру. Мы когда-то всегда умираем...
Как бы так угадать, чтоб не сам, чтобы в спину ножом.
Убиенных щадят, отпевают и балуют Раем.
Не скажу про живых, а покойников мы бережем!
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее на бок,
И ударит душа на ворованных клячах в галоп.
В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Прискакали — гляжу: пред очами не Райское что-то,
Не родящий пустырь, а сплошное Ничто, беспредел!
И среди Ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап, тысяч пять, на коленях сидел.
Как ржанет коренной, я смирил его ласковым словом
Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел.
Седовласый старик что-то долго возился с засовом,
И кряхтел, и ворчал, и не смог отворить, и ушел.
И измученный люд не издал ни единого стона,
Лишь на корточки, вдруг, с онемевших колен пересел:
«Здесь малина, братва,
нас встречают малиновым звоном!»
Все вернулось на круг, и Распятый над кругом висел.
Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
Это — Петр Святой! Он — апостол, а я — остолоп!
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Всем нам — блага подай, да и много ли требовал я благ?!
Мне — чтоб были друзья да жена чтобы пала на гроб.
Ну а я, уж, для них украду бледно-розовых яблок...
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб...
Седовласый старик, он на стражу кричал, комиссарил.
Прибежали с ключом и затеяли вновь отворять.
Кто-то ржавым болтом, поднатужась, об рельсу ударил,
И как ринутся все в Распрекрасную ту Благодать!
Я подох на задах, не при старых свечах в канделябрах.
Не к Мадонне прижат Божий Сын, а в Хоромах — холоп!
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок
Жаль, сады сторожат. И убит я без промаха в лоб...
...И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых.
Кони просят овсу, но и я закусил удила!
Вдоль обрыва, с кнутом, по-над пропастью пазуху яблок
Я тебе привезу — ты меня и из Рая ждала!..
1977 (редакция — 1978 г.)
