Но следовать этому призыву становилось все труднее. XV съезд ВКП(б), состоявшийся 2-19 декабря 1927 года, подтвердил исключение Троцкого и Зиновьева из рядов партии, а также исключил из партии еще 75 активных членов оппозиции, включая Каменева, Пятакова, Радека, Раковского, Сафарова, Смилгу, И. Смирнова, Лашевича. Исключению подверглись и члены группы Сапронова – В. Смирнова. В ответ на заявления оппозиционеров с просьбой об их восстановлении в партии съезд принял решение о рассмотрении их лишь по истечении шести месяцев, в индивидуальном порядке, и при условии их отречения от «платформы 83-х», «платформы 3 сентября», «платформы 15-ти».
Руководство страны принимало меры к тому, чтобы оппозиционеры оказались не только вне партии, но и за пределами столицы. 17 января 1928 года в дом на улице Грановского на квартиру Белобородова прибыла группа работников ОГПУ. Сцена, которая разыгралась, по своей форме напоминала бытовую квартирную склоку из рассказов М. Зощенко, И. Ильфа и Е. Петрова. Запершись в своей комнате, Троцкий отказывался пустить незваных гостей. Чекисты взломали дверь. Троцкий отказывался одеваться и покидать квартиру. Как писал Дейчер, «вооруженные люди сняли с него тапочки, одели его, а так как он отказывался идти, понесли его по лестнице под крики и проклятия семьи Троцкого и вдовы Иоффе, которые сопровождали их». (Троцкий повторил тот же прием сопротивления, к которому он прибег, когда его снимали с парохода в порту Галифакса.) Чекистам пришлось нести Троцкого на руках и через платформы Казанского вокзала, где его ожидал специальный вагон. Сын Троцкого Лева шел за ними и выкрикивал: «Смотрите, товарищи, как уносят товарища Троцкого!» «Рабочие смотрели спокойно вслед – не было слышно ни крика, ни даже шепота протеста».
Троцкий был помещен в поезд, который вез его в Казахстан, в край, куда воскрешенный двумя сатириками Остап Бендер в романе «Золотой теленок» направился, чтобы получить заветный миллион. Но Троцкий не ожидал в казахских степях встречи с подпольным миллионером. Покинув квартиру одного из авторов приказа о расстреле царской семьи, А.Г. Белобородова, Троцкий направлялся в распоряжение к другому соавтору этого приказа – Ф.И. Голощекину, возглавлявшему парторганизацию этого края. В отличие от Белобородова Голощекин не только не был троцкистом, но проявлял особую активность в борьбе против троцкизма и даже в пылу дискуссии на пленуме ЦК однажды швырнул в Троцкого увесистый том справочника, что и вызвало комментарий Сталина: «Филипп, я понимаю твои чувства, но это – не аргумент». Троцкий увидел в такой выходке воплощение сталинского стиля работы. За три месяца до своей ссылки в Алма-Ату он писал: «Зачем… Голощекиным и другим спорить по поводу контрольных цифр, если они могут толстым томом контрольных цифр запустить оппозиционеру в голову? Сталинщина находит в этом свое наиболее разнузданное выражение, доходя до открытого хулиганства».
Вероятно, выбор места ссылки определялся уверенностью Сталина в том, что здесь Троцкий не мог рассчитывать на теплый прием. Направляясь в край, где когда-то жили потомки вольного кочевого племени хазар, Троцкий еще не знал, что до конца жизни он не будет свободен в своих перемещениях, то находясь под стражей, то прячась под охраной верных ему людей, постоянно меняя места жительства, страны, континенты и уподобляясь не бодрому комбинатору Бендеру, а вечно гонимому герою древней легенды – проклятому Христом Агасферу. Именно так, по словам Д.Д. Волкогонова, именовала Троцкого, приходившегося ей свекром, Ольга Гербер.
Оказавшись в Алма-Ате, Троцкий тут же стал протестовать против «невыносимых условий», так как его разместили в гостинице. Протест был удовлетворен, и Троцкий с Седовой получили четырехкомнатную квартиру. В последовавших протестах Калинину, Орджоникидзе, Менжинскому Троцкий требовал разрешить ему выезжать на охоту. Это право ему было предоставлено. Новая порция протестов Троцкого была вызвана его желанием, чтобы ему доставили в Алма-Ату его охотничью собаку Майю, и это требование было в конце концов удовлетворено. Охотничьи походы длились по нескольку дней. В холодные весенние дни Троцкий ночевал под открытым небом, а один раз во время перехода он упал в ледяную воду. Однако здесь, на земле Казахстана, Троцкий проявлял поразительную невосприимчивость к болезням. Троцкий даже не простудился. Очевидно, что организм Троцкого не имел ничего против физических перегрузок, коль скоро он был избавлен от вечного стресса, возникавшего в дни острых политических баталий и интуитивного ожидания неизбежных поражений.
Троцкий был доволен своими охотничьими успехами в краю непуганых птиц, а после того как сопровождавшие его бывалые люди рассказали ему про дичь на озере Балхаш, он стал подумывать об охоте на местных тигров. Но вскоре наступило жаркое лето, и в начале июня Троцкий выехал на дачу в горы.
Троцкий был не единственным из оппозиционеров, кто оказался выслан из Москвы. Приютивший его в доме на улице Грановского Белобородое был отправлен в Коми АССР, Серебряков– в Семипалатинск, Иван Смирнов – в Армению, Радек – в Тобольск, Раковский – в Астрахань, Смилга – в Нарым. Однако ни Троцкий, ни его соратники не собирались сдаваться и отказываться от политических дискуссий, хотя бы заочно, а потому развернули между собой активную переписку.
Среди писем, приведенных Д.Д. Волкогоновым в его двухтомнике, имеется одно послание Троцкого, которое тот направил своему приятелю. В нем говорилось: «Предлагаю тебе шахматную партию по переписке. Сим начинаю». Как и Остап Бендер в своем турнире в Васюках, Троцкий исходил, что шахматная партия должна начинаться с хода «Е2 – Е4». Комментируя это письмо, Волкогонов замечал: «Пользуясь случаем, скажу, что Троцкий был хорошим шахматистом».
На сей раз, развертывая переписку со своими соратниками по оппозиции, Троцкий фактически открывал матч-реванш в попытке переиграть историческую судьбу. Как отмечал Н.А. Васецкий, только за апрель – ноябрь 1928 года Троцкий направил своим единомышленникам около 800 писем и 500 телеграмм. Он от них получил около тысячи писем и семьсот телеграмм.
В это время оппозиция переживала внутренний кризис. Вскоре после XV съезда зиновьевцы и троцкисты раскололись. Размежевание наблюдалось и среди троцкистов в связи с разными оценками событий в руководстве партии. Растущие разногласия между Бухариным, Рыковым, Томским, с одной стороны, и Сталиным, Молотовым и их сторонниками – с другой, сопровождались усиленной критикой последними «кулацкого уклона» в партии. Часть оппозиционеров была готова поддержать Сталина. В течение большей части 1928 года Троцкий в своих письмах рекомендовал проявлять твердость и не идти ни на какие компромиссы со Сталиным. В правильности своего курса Троцкий уверился после того, как он получил известие о тайных переговорах Бухарина с Каменевым, состоявшихся в июле 1928 года.
