В сентябре 1900 г. Адольф, у которого 2 февраля от кори умер брат Эдмунд и который с тех пор остался единственным сыном Клары Гитлер и последней надеждой честолюбивого отца, поступил в государственное реальное училище в Линце, где двадцатью годами позже закончит среднюю школу и красивая дочка его сводной сестры Ангела, которая обратит на себя внимание своим «милым характером». Как отразился на Адольфе этот период жизни, демонстрируют две его школьные фотографии. На одной он изображен учеником четвертого класса начальной школы в Леондинге, а на другой — учеником первого класса реального училища в Линце. На фотографии из Леондинга мы видим самоуверенного мальчика, который привык находиться в центре внимания, уже настоящего «фюрера». Гитлер гордо стоит позади учителя, посреди верхнего ряда, скрестив руки на груди. На лбу у него уже угадывается прядь волос, которая станет в будущем знаменитой. На фотографии из Линца 1901 г. он хотя и стоит в верхнем ряду (правда, с краю), но выглядит не слишком самоуверенно. Заметно, что он недоволен собой. Он стоит ссутулившись, и похоже, что его не очень беспокоит, заметят ли его вообще.
Учась в Линце, Гитлер продолжает по-прежнему жить в доме своих родителей в Леондинге вплоть до скоропостижной смерти отца (в январе 1903). Затем, весной 1903 г. он переезжает в школьное общежитие в Линц и вместе с будущим правительственным чиновником Фрицем Зайдлем и братьями Хаудум, один из которых станет затем священником в Леондинге, придумывает всяческие «проказы», которые он спустя двадцать лет назовет в «Майн кампф» типичными формами выражения своего характера. Он будет постоянно вспоминать Леондинг теплым словом вплоть до самой смерти. Это была чистенькая деревушка, населенная крестьянами и ремесленниками. Она располагалась посреди необъятного ландшафта всего в 4 километрах от Линца. В Леондинге Алоиз Гитлер, похоже, обрел предел своих мечтаний. Совсем рядом с городом у него был красивый дом с садом, так что ему не нужно было теперь ходить к своим пчелам за несколько километров, как в Браунау или Пассау, поскольку ульи стояли, всего в нескольких метрах от спальни. Снимавшая у него жилье Элизабет Плеккингер частично покрывала своей квартплатой расходы на содержание дома. Многочисленные более поздние высказывания Адольфа Гитлера доказывают, что его критическое отношение к церкви зародилось в Леондинге, где он начал воспринимать некоторые факты в духе своего отца, хотя в Ламбахе относился к ним положительно.
Несмотря на отличные успехи в начальных школах Фишльхама, Ламбаха и Леондинга, а также хорошей поначалу успеваемости в реальном училище по истории, географии и рисованию, то есть по тем предметам, где он, по мнению своего преподавателя Сикстля, знал больше, чем некоторые учителя, Гитлер остается в первом классе реального училища на второй год. О Сикстле он вспоминал спустя сорок лет в своей ставке «Вольфсшанце» («Волчье логово»): «Мне шел шестнадцатый год. Это тот возраст, когда пишут стихи. Я бывал на всех представлениях в паноптикуме и вообще везде, где было написано "Только для взрослых". В этом возрасте все хочется узнать. Однажды в Линце я вечером зашел на Южном вокзале в кинотеатр. Шла ужасная халтура! На благотворительном сеансе показывали весьма двусмысленные фильмы. Само по себе все это было свинство. Но характерно, насколько либеральным было австрийское государство. Мой преподаватель Сикстль тоже сидел в зале и сказал мне: «Значит, вы тоже жертвуете на Красный крест!» — «Да, господин профессор». Он рассмеялся, но мне было немного не по себе в этой двусмысленной ситуации».
Смена привычной деревенской школы на большое и чужое реальное училище в городе была Гитлеру не по душе. Ему нравился только путь длиной 5–6 километров от дома до Штайнгассе, где находилась школа. Табель, который он получил после окончания первого учебного года в Линце, сообщал ему и родителям, что он отличался «неровным» прилежанием, а его знаний по математике и естествознанию недостаточно для перевода в следующий класс, поэтому ему придется повторить курс первого года. В «Майн кампф» он рассказывает об этом времени: «Мои оценки в то время выражали две крайности в зависимости от предмета и моего отношения к нему. Наряду с похвальными и отличными в табеле были удовлетворительные и даже неудовлетворительные. Лучше всего были мои успехи в географии, и тем более, во всемирной истории. Это были два любимых предмета, в которых я был на голову выше всего класса». Гитлер дает этому простое объяснение, и оно, по-видимому, соответствует действительности: «То, что мне нравилось, я учил… то, что казалось не имеющим значения и не привлекало меня, я полностью саботировал».
Алоиз Гитлер, который кое-чего добился в жизни и теперь с разочарованием констатировал, что его старший сын (Алоиз) неспособен и не готов пойти по его стопам, начинает с такой силой наседать на смышленого Адольфа, что у того пропадает всякое желание учиться. «Я должен был получить высшее образование, — рассказывал Гитлер. — Исходя из всей моей натуры, а еще больше из темперамента, отец сделал вывод, что гуманитарная гимназия не отвечает моим наклонностям. Ему казалось, что лучше всего будет реальное училище. Особенно он утвердился в этом мнении из-за моих очевидных способностей к рисованию. Это был предмет, которому, по его убеждению, в австрийских гимназиях уделялось недостаточно внимания. Возможно, здесь сказалась и тяжелая работа, которой он вынужден был всю жизнь заниматься и которая привела его к мысли, что гуманитарное образование непрактично. В принципе же он придерживался мнения, что… его сын должен стать государственным чиновником. Тяжелая юность побуждала его к завышенной оценке достигнутого, тем более что он добился всего только за счет железного трудолюбия и собственной энергии. Это была гордость человека, который сам всего достиг, и он считал, что сын должен добиться такого же, а по возможности и более высокого положения в жизни… Одна только возможность отрицания того, что было для него смыслом всей жизни, казалась ему… абсурдной. Поэтому решение отца было простым и определенным… В конце концов, для его натуры, закаленной в тяжких боях за существование… было бы совершенно недопустимым предоставлять право принятия решения в таких вещах неопытному и безответственному, с его точки зрения, юнцу. Такая пагубная слабость, когда речь шла об отцовском авторитете и ответственности за будущую жизнь своего ребенка… не вписывалась в его понятие о чувстве долга… Впервые в своей жизни… я оказался в оппозиции. Чем жестче и решительнее пытался отец провести в жизнь свои планы и намерения, тем все более упрямо и дерзко сын восставал против этого. Я не хотел быть чиновником. Ни уговоры, ни «серьезные» внушения не могли сломить сопротивления. Я не хотел быть чиновником… Все попытки отца на примерах из своей жизни породить во мне любовь или желание к этой профессии оборачивались полной противоположностью. Меня разбирала зевота при мысли о том, что я буду сидеть в конторе, не имея возможности распоряжаться самим собой и своим временем».
