Если судить по тому, что ей сообщали, в частности в письмах королевы Виктории и сестры Эллы, ей так и не удалось пленить цесаревича. Она так неуклюже танцует, одевается из рук вон плохо, и лишь в силу императорской своей галантности цесаревич был вынужден ухаживать за ней. От таких слов принцессе было не по себе.
Теперь она так страдала в своем пустынном дворце, не имея никаких дружеских отношений ни с кем, словно ей на голову свалилась тысяча несчастий. Может, она обманывала себя? А что, если ее окружение говорило ей правду? И как ей во всем удостовериться у избранника своего сердца, если он — иностранец, высокое должностное лицо, так далек от нее в стране, которую она увидела лишь мельком, в которой исповедуется совершенно иная, по сравнению с ее родной, вера?
Впервые Грэни, ее бабушка, разошлась с ней во мнениях, впервые не разделяла ее восторга. Почему, интересно? Может, ей было что-то известно, гораздо больше того, о чем она пишет?
Дождь нудно, монотонно барабанил по стеклам высоких окон, выходящих на безжизненный парк. На голых ветках деревьев громко каркали вороны.
Алике не находила себе места, и заботливое нахождение постоянно рядом с ней верной гувернантки миссис Орчард ей не помогало. Ах, если бы только Николай дал бы о себе знать! Она рылась в каждой прибывавшей во дворец почте, надеясь выудить оттуда заветное письмецо от него. Что же мешало ему написать? Может, его робость. Алике во время одной из коротких встреч наедине поняла, что цесаревич не отличался особой храбростью, но некоторая его вялость лишь усиливала его природный шарм, придавая всему его облику загадочную мягкость,..
Пытаясь выкарабкаться из этой бездны замешательства, Алике постоянно пытала свое сердце. Эта отважная по природе девушка, решимости которой добавляла ее затворническая жизнь, успокаивала саму себя: да я его люблю, я уверена в этом. Я буду его любить, даже если он этого не захочет. Я буду любить и за себя, и за него... Но об этом никто не должен знать...
Из Виндзора к ней постоянно приезжал курьер. Старая королева очень беспокоилась за свою любимицу. Каждое ее письмо заканчивалось приглашением приехать к ней в Англию и побыть немного рядом с ней*..
Однажды утром Алике поняла, что больше тянуть не в силах. Она сообщила отцу о своем новом отъезде.
— Я еду в Лондон, — заявила она. — Бабушка испытывает ко мне такую материнскую нежность. Вы должны понять это, отец.
Великий герцог Гессенский, конечно, все хорошо понимал. Он дал свое согласие на поездку, присовокупив при этом:
— Вы там, мое Солнышко, будете гораздо счастливее, чем здесь; я вижу, как вы убиваетесь после этого нашего путешествия в Россию, которое оказалось таким неуспешным...
Она возмутилась его словам:
— Неужели вы, отец, считаете, что наше путешествие не было таким приятным? Знаете, я постоянно возвращаюсь к нему и не могу думать об этом без восторга...
— Дитя мое, вы сами прекрасно знаете, что вы — един- ственная из всех нас, которая выражает свое удовлетворение. В моем окружении я слышу только критику, все заявляют о своем разочаровании... Даже Элла, которая так хотела вашего сближения с цесаревичем, утратила веру...
Алике, чувствуя, как слезы выступают у нее на глазах, все же пыталась сдержать себя. Она не могла целиком рассчитывать на искренность отца, его откровенность. Но все же он мог пойти на риск и передать ей свои тайные личные наблюдения. Она прямо спросила его:
— Разговаривал ли с моей сестрой Николай Александрович?
— Не стоит говорить об этом, дитя мое. Вы знаете, что цесаревич — человек неразговорчивый, а Элла — отнюдь не болтушка...
— Я чувствую, отец, что вы что-то от меня скрываете. Для чего?
У великого герцога Людвига был явно разочарованный вид, о чем свидетельствовала и его недовольно выпяченная нижняя губа.
— В жизни можно ошибиться... даже с самыми лучшими в мире намерениями... Имею ли я право высказать свое личное мнение об этом чаровнике, Николае? По правде говоря, мне он показался слишком мягкотелым, слишком цепляется за юбки матери... я ожидал увидеть более выразительную личность...
— Но ведь царица — просто невыносимая женщина, — пошла в атаку Алике. — Даже при общении с сыном она не оставляет своего привычного кокетства. Если ее муж молится на нее, то она возомнила, что все вокруг должны быть у ее ног.
— Совершенно верно, дитя мое... Николай Александрович находится под гипнозом ее власти... Стоит ей улыбнуться, и он тут же становится веселым! Он, наверное, и живет лишь с ее позволения...
Алике в отчаянии кусала губы. Отец был, конечно, прав.
Но почему она сама видела нечто скрытное в его благородной натуре, не только сыновнюю почтительность? Николай не мог раздвигать границы своей личности, — мешала стоявшая рядом мать, но у него — доброе сердце, у него есть душа, свой темперамент...
Великий герцог покачал головой:
— Я вижу, что вы проявляете большой интерес к этому человеку. Не могу вас в этом упрекнуть. Но вы еще так молоды. Не спешите ограничить чертой ваше будущее. Жизнь так коротка, моя дорогая.
Алике больше не могла этого выносить. Нужна была разрядка. И в тот же вечер в Виндзор полетела телеграмма, извещающая королеву о ее скором приезде.
* * *
Конец зимы не делал Темзу более привлекательной. Лондон, казалось, был весь окутан серой ватой тумана. Только в Виндзорском дворце царило какое-то веселье. Добрейшая королева тут же взяла под свое крыло внучку и теперь баловала ее как только могла.
Плохая погода не давала возможности выходить часто на улицу, и Алике приходилось проводить долгие вечера в личных апартаментах монархини. Ее кузен принц Уэльский и ее кузина принцесса Александра, его жена, оказались очаровательными родственниками. Их старший сын принц Альберт-Виктор, большой весельчак и затейник, которого все домашние называли просто Эдди, не только не скрывал своего интереса к кузине Ал икс, но и всячески это демонстрировал.
Виктория разделяла чувства своего внука и выражала по этому поводу свое полное удовлетворение. Она делала все, что моща, чтобы донести это до сознания Алике.
Алике хотела поговорить с бабушкой о Николае. Но не осмеливалась. А старая королева, эта болъшаяупрямица, не жалела своих похвал в адрес второго по преемству принца, тоже претендента на английский престол.
— Ты только подумай, Солнышко мое, как мне приятно осознавать, что в один прекрасный деньты займешь мое место, станешь, как и я, английской королевой...
И тут же принималась перечислять все преимущества такого брачного союза для всей королевской семьи. К тому же Эдди — такой хороший парень, ему, конечно, не хватает здравости ума, но это все со временем придет,.. Да и исповедует он ту же религию, что и она, Алике.,,
