Я, балда, даже не стеснялся этого говорить, т. к. не мог представить, что кому-либо придет в голову не только предъявить мне такое обвинение, но даже подумать о способности рождения в моей голове такой мысли.
Разговор начался с того, что в доме нет денег, добиваюсь на прием к Г. М. Маленкову, но не только нет надежды попасть на прием, а последнее средство связи, телефон, отключили. В это время Тимошенко, роясь в ящиках, нашла американский журнал с моим портретом. Он-то, этот портрет в журнале, и стал началом этого, вообще безобразного, но не имеющего ничего общего с предъявленным обвинением, разговора.
В дальнейшем следствие, как подтверждение моих побуждений, предъявляет мне посещение ресторана «Метрополь». Якобы посещение «Метрополя» было первым моим шагом к сближению с иностранными корреспондентами для последующей измене Родине.
Клевета от начала до конца.
В «Метрополь» я пошел на свидание с Васильевой. Счастье мое, что у Васильевой не было телефона и мне пришлось пригласить ее через соседей и родственников, у которых телефон был. Эти люди могут подтвердить, как все это происходило.
Виноват я в том, что разговаривал о нужде в доме и своем тяжелом положении, а не явился с повинной к Н. А. Булганину. Да, в этом виноват.
Но ни по духу своему, ни тем более по крови я не враг. У меня много пороков, в которых не особенно приятно сознаваться, но они были.
В отношении же чести и Родины я чист. Родина для меня это отец, это мать.
Кроме гнуснейшего клеветника, никто не мог предъявить мне такого обвинения. Человеком, способным дать подобные сведения, могла быть только Тимошенко. К несчастью, не я первый попал в ее сети. И всех она бросала в тяжелую минуту, созданную ею же, а сама оставалась не при чем.
По существу III группы обвинений
Преступления служебного характера в период командования ВВС МВО
Не преступления по злому умыслу, а большие нарушения уставных и юридических норм были допущены мной. Акт комиссии министра обороны свидетельствует об этом.
Сами причины нарушений кроются только во мне самом — в моих распоряжениях. Подчиненные командиры не виноваты, они или вынуждены были строго руководствоваться моими распоряжениями, или покидать округ. Ссылка в акте на разрешения, данные мне свыше, на отклонения в некоторых случаях от установленных норм не может заслуживать внимания. Если такие разрешения и получались мной, то только благодаря моему докладу о необходимости таковых. Мне верили и часто соглашались.
Я не могу согласиться с тем, что делал все это со злым умыслом. Нет. Злого умысла не было. Хотелось сделать быстрее и лучше, в процессе чего прибегал к незаконным приемам, лишь бы сделать. Усугубляло такие неверные действия личное поведение, которое, вследствие пьянства и частого отсутствия непосредственно в управлении округа, порождало последователей и бесконтрольность в их работе.
Полученная задача развить спорт в ВВС, сама по себе очень нужная, на деле была превращена в погоню за призами в ущерб основной работе ВВС МВО. Вина в этом только моя и оправдания никакого мне нет. Все перечисленное и личное поведение привело к справедливому приказу министра обороны об увольнении в запас «за поступки, порочащие звание генерала Советской Армии».
С малых лет, оставаясь без матери и не имея возможности воспитываться под повседневным наблюдением отца, я, по сути дела, рос и воспитывался в кругу взрослых мужчин (охраны), не отличавшихся нравственностью и воздержанностью. Это наложило свой отпечаток на всю последующую личную жизнь и характер. Рано стал курить и пить. В средней школе, хотя и имел способности, занимался от зачета к зачету и поэтому выше середняка не поднимался. Готовился стать артиллеристом и поэтому пошел учиться в 1-ю Московскую арт. спец. школу. Но отец решил, что двум сыновьям в артиллерии быть не следует, и я уехал в летное училище. Училище окончил отлично со званием лейтенант. С момента окончания училища для меня разговор с отцом, как с отцом, почти перестал существовать. Каждая встреча превращалась в разговор о ВВС.
За время службы в армии с 1938 г. был на должностях: летчика, ст. летчика, к-ра звена, к-ра эскадрильи, к-ра полка, к-ра дивизии, к-ра корпуса, зам. ком. ВВС округа, ком. ВВС округа. Военное образование: училище, 3 месяца Академии ВВС, Липецкие курсы к-ров эскадрилий — и все. Военного образования для занимаемого последнего поста (ком. ВВС МВО) не хватало. Был послан в военную академию, но по состоянию здоровья и по собственной глупости к занятиям по сути дела не приступал, а считал себя обиженным, хотя кроме как на самого себя обижаться было не на кого. Докатился до увольнения в запас.
Этот приказ министра обороны, хотя и очень суров, но справедлив, т. к. оснований для него было больше чем достаточно.
В заявлении часто встречается «клевета». Может создаться мнение, что я считаю себя вообще невиновным, напрасно обиженным.
Это не так.
Да, клевета налицо. Но кто бы ей поверил? Как она могла дать такие всходы, если бы все мое поведение не было б благоприятной почвой для ее (клеветы) роста. Не было бы зацепки, повода, возможности оклеветать, не было бы и клеветы, особенно веры в нее.
Разбор всей своей жизни, в течение 22 месяцев ареста, дал возможность правильно оценить причину происшедшего со мной. Причина только во мне самом. Могли быть около меня и плохие люди, но ведь были и такие, и их больше, с которых надо было брать пример.
Ведь предупреждал меня Н. А. Булганин: «Возьмись за ум, иначе сорвешься, брось пить, приведи в порядок семейные дела». А разве я послушался? Нет. Не пожелал сам взглянуть в свое нутро и взяться за ум. Тюрьма заставила разобраться в своих собственных грехах, сбила спесь. Я смог трезво оценить пройденную жизнь и подумать о будущей. Ведь мне всего 35 лет. 17 лет в армии. 16 лет в партии и докатился до такого положения.
Виноват только сам. Обижаться не на кого.
Поверьте, что нет строже суда, чем своя совесть.
Больше всего я виноват перед отцом и партией.
Прошу Вас, дайте возможность работой смыть эту свою вину перед партией.
Дайте возможность доказать делом преданность Родине и народу.
23 февраля 1955 года В. И. Сталин
Верно: подпись».
Однако письмо не тронуло сердец тех, кому было адресовано. Секретный узник по-прежнему находился в тюремной одиночке. Судили его только 2 сентября 1955 года — через два с половиной года после ареста. Военная коллегия Верховного суда СССР сочла, что преступления Василия Сталина — злоупотребления служебным положением и антисоветская агитация — «тянут» на 8 лет лишения свободы. С зачтением срока, проведенного со дня ареста в камере-одиночке.
