Так я поселилась при колонии в маленькой комнатке деревянного дома. Колония занимала большое трехэтажное здание из красного кирпича, почти в центре города на Базарной площади. К дому примыкал большой двор с сараями и мастерскими. Все ребята четыре часа учились в классах и четыре часа работали тут же во дворе, в мастерских.
Конечно, трудно было из малолетних преступников создать коллектив. Каждый из детей, а там были от восьми до шестнадцати лет, имели за плечами преступление. В каждой группе был свой «воевода». Вот я и решила начинать с него. Но, как его выявить? Начала с того, что просто ходила, смотрела, слушала. Приходила в класс, садилась за последнюю парту и наблюдала, а там в задних рядах шла своя жизнь. Тетрадки, выданные учительницей русского языка для диктанта, молниеносно превращались в карты и тут же шло «сражение». Проигрывали все, вплоть до обеда. В столовой можно было наблюдать такую картину: один, объедаясь, съедал несколько обедов, а у проигравших текли слюни…
Дом, в котором размещалась колония, был с калориферным отоплением, и вот по ночам, после отбоя, часть ребят уходила в подвал и там среди котлов со свечкой играли в карты. Воспитатели чего только не предпринимали: и заколачивали подвал, и закладывали кирпичом, и уговаривали, и стращали — отвадить от подвала долго не удавалось. Выдали одной группе новые бушлаты. На второй день уже часть их была продана на «толкучке», которая находилась неподалеку от колонии. Ухитрились спуститься со второго этажа на простынях вниз, на улицу — продали бушлаты и купили водки. Напились, переломали в спальне все кровати, стол, тумбочки, выпустили пух из подушек, забаррикадировали дверь. Пришлось вызывать пожарную команду и водой из брандспойта усмирять мятежников. После этого «бунта» часть отправили в колонию более строгого режима, а остальных бунтарей расформировали по разным группам. На мое предложение записаться в кружки: стрелковый, авиамодельный, мореходный — никто даже бровью не повел.
Присмотревшись еще и еще раз, посоветовавшись с воспитателями, учителями, я отобрала восемь мальчишек из разных групп и повела во Дворец пионеров, который в Ульяновске был просто замечательный. А там, по моей договоренности заранее, приняли нас как старых, хороших друзей. Лед тронулся.
Затем повела ребят в бронетанковое училище и авиатехническое. Везде встречали нас заинтересованно: показывали, рассказывали и даже стали нашими шефами. К нам зачастили курсанты-танкисты и авиамеханики. Они-то, как я теперь понимаю, и зажгли огоньки в душах трудных ребят.
К концу третьего месяца моей работы пионервожатой был создан первый отряд юных пионеров. Впервые во дворе колонии прозвучал пионерский горн, забил барабан и тридцать мальчишек в красных галстуках, со знаменосцем и ассистентами промаршировали мимо импровизированной трибуны, вышли за ворота и влились в ряды первомайской демонстрации ульяновцев.
Когда дела наши более или менее наладились, пришел приказ, запрещающий всякую пионерскую деятельность в колониях несовершеннолетних правонарушителей. И я уволилась.
Дополнительного набора в летном училище еще не было. Жить продолжала при колонии. Работать поступила на военный завод имени Володарского за Волгой. Начальник отдела кадров спросил:
— Кем у нас хотите работать?
Я ответила, что прошу принять меня на любую работу, а специальность у меня строительная — арматурщица, чеканщица…
— Пойдешь в бухгалтерию счетоводом!
— Но я никогда не работала на счетной работе.
— Ничего, научишься, — сказал кадровик и добавил, как бы раздумывая:- В цех послать тебя — там работа по сменам, да и заработок будет первые три месяца ученический, а в бухгалтерии — в одну смену и оклад постоянный. Тебе же учиться надо. Придешь к главному бухгалтеру и скажешь, что работала раньше счетоводом.
— Я не сумею работать в бухгалтерии, — повторяла я.
— Сумеешь! Сумеешь! — И оформил счетоводом.
Когда пришла к главному бухгалтеру, он спросил меня, каким я счетоводом работала?
— Как каким? — удивилась я.
— Ну, по учету или по расчету?
— По учету, — бойко ответила я, памятуя наказ кадровика.
— Вот и хорошо. Пойдете в транспортный отдел к старшему бухгалтеру.
В бухгалтерии транспортного отдела мне тут же предложили приняться за работу и указали стол, за которым я буду сидеть.
— Подсчитайте, пожалуйста, перечни, — бухгалтер протянул мне пачку исписанных цифрами листов. Но как считать, на чем?
Передо мной лежали счеты, стояла какая-то машинка. Кругом все бойко щелкают костяшками, а я ведь совсем не умела считать. И все же к обеду я все листы подсчитала, правда, не на счетах, а на бумажке, чтобы никто не видел, как я считаю в выдвинутом ящике стола.
В обеденный перерыв все пошли в столовую. Звали и меня, но я отказалась и решила поговорить с М.М.Борек — бухгалтером по учету, сидящей со мной рядом. Как только все ушли, а Мария Михайловна обедала часом раньше, чтобы отдел не пустовал, я обратилась к ней.
— Мария Михайловна, пожалуйста, объясните мне, как считать на счетах, и что это за машинка стоит передо мной?
Мария Михайловна удивленно взглянула на меня через пенсне.
— Это арифмометр. Но как вы будете работать, не имея специальной подготовки?
Я молчала, да и что могла сказать!
— Вот что, будем заниматься в обеденный перерыв и после работы час, а сейчас я вам объясню на счетах сложение и вычитание…
С тех пор прошло очень много лет, но до сих пор я с благодарностью вспоминаю Марию Михайловну Борек — потомственную ленинградку. Она научила меня бухгалтерскому учету, всячески поддерживала, оберегала. Она вовлекла меня и в общественную работу.
Но как только я узнала о дополнительном наборе в училище, тут же отнесла заявление в приемную комиссию. На предварительной беседе в приеме мне было отказано.
— В прошлый набор ты скрыла, что твой брат враг народа, а теперь опять хочешь пролезть в училище? Нас не проведешь — мы бдительные…
Спаси, господи, от напраслины!
И опять я ехала в поезде Ульяновск-Москва. В общем вагоне было очень людно, накурено. Плакали дети. На самой верхней полке вздыхала я о своем любимом брате и порушенной мечте.
— Умаялась сердешная, целый день вздыхает, в рот росинки маковой не взяла и не встает, — говорил пожилой, приглушенный голос с нижней полки.
— Может, хворь какая одолела? — высказывал свое мнение мужчина с лысиной по всей голове.
— Известно, какая — любовная, — противно хихикнул чей-то визгливый голосок. «Много ты понимаешь, — подумалось мне и я отвернулась к стене, а голову накрыла пальто. — Какой же это враг народа мой брат? Да ведь брат — сам народ…».
