Из конной батареи на этом берегу ручья осталось одно только орудие с полковником Костенецким; отстреливаясь, отходил Костенецкий; под его прикрытием скакала наша кавалерия назад через плотину»{61}.
Вот как оно было — наиболее точное описание подвига Кавалергардского полка, спасшего на поле Аустерлицкого сражения боевые знамёна и людей двух старейших гвардейских полков — лейб-гвардии Преображенского и лейб-гвардии Семёновского.
Кстати, стоит обратить внимание на специально выделенное в «Истории кавалергардов» слово «несколько»: «свалка, продолжавшаяся несколько минут». Далеко не всем из современных читателей ведомо, сколь быстротечны были кавалерийские схватки: обычно на поле боя противники сталкивались друг с другом, обменивались парой ударов — и разлетались в разные стороны… Никакого фехтования не было! А тут — рубились по несколько минут.
«Подвиг кавалергардов» — это, пожалуй, единственное, что мы помним сегодня из Аустерлицкого сражения. Между тем никоим образом не принижая героической самоотверженности этого полка, скажем, что его подвиг был одним из чреды не менее ярких боевых эпизодов.
К примеру, мы только что назвали имя артиллериста полковника Костенецкого, который обеспечил обратную переправу кавалергардов через Раузницкий ручей:
«На фоне общего поражения войск Костенецкий, подобно другим участникам битвы, явился бесстрашным и держался со своими орудиями до последней крайности. Обойдённый французами, он должен был поспешно отступать, понёсся впереди роты на неприятеля и, ростом исполин, одарённый силой Самсона, очистил себе путь, поражая неприятеля своей огромной саблей. Французы валились вокруг него, как колосья вокруг мощного жнеца. Достопамятная, необыкновенной длины и тяжести старинная сабля Костенецкого была выписана из Оружейной палаты Московского Кремля и подарена ему цесаревичем Константином Павловичем»{62}.
Или подвиг лейб-гвардии Казачьего полка, сражавшегося плечом к плечу с кавалергардами. Вот строки из полковой истории:
«Вдруг скачет к резерву нашему адъютант цесаревича и передаёт приказание его высочества — спешить на помощь гвардии… Настала для отступающей гвардии нашей решительная минута… Наполеон видел, как ускользает от него добыча, которую он считал уже своею, и вот вся масса французской кавалерии устремляется на наше левое крыло, расстраивает несколько батальонов и теснит лейб-гусар… Ещё мгновение, и вся гвардия наша обойдена, путь к переправе отрезан…
В этот момент являются лейб-казачьи эскадроны, проскакавшие 10 вёрст до места битвы… Увидя неприятельскую конницу, врезавшуюся в наши пехотные батальоны, лейб-казаки стремительно бросаются ей во фланг, и ряды её мгновенно смешиваются, расстраиваются… Не останавливаясь на этом успехе, лейб-казаки кидаются на вновь подошедшие французские колонны, и тут завязывается ожесточённейший бой… Штабс-ротмистр Филиппов, одушевлявший казаков своим примером, падает в голове эскадрона мёртвый, валятся с лошадей лейб-казаки один за другим, но вид смерти не уменьшает их мужества; напротив, они проникаются местью за своих собратов и ещё сильнее теснят врага. На помощь лейб-казакам подоспевают кавалергарды… Страшна была сеча тех и других с многочисленным неприятелем; она задержала ожесточённое наступление его масс, пока гвардейские полки успели перейти через ручей, и через лежащий по той стороне его широчайший овраг, и, поднявшись на возвышение, построиться в боевой порядок. Тотчас же выдвинуты орудия, загремели выстрелы… Тогда только отступили кавалергарды и лейб-казаки на левый берег ручья… Неприятельская кавалерия пыталась прорваться вслед за ними за мост, но, остановленная атакой лейб-казаков, принуждена была отступить на правый берег, с уроном»{63}.
Так почему же именно кавалергарды? Вопрос почти риторический для тех, кто знаком с классической русской литературой. Атаку кавалергардов описал в романе «Война и мир» граф Лев Николаевич Толстой.
Вспомним, как скачет по полю сражения гусар Николай Ростов и видит, «…как влево от него, наперерез ему, показалась на всём протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него… Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но ещё удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: “Марш, марш!”, произнесённую офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь…
Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей, юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек»{64}.
Это прозвучало настолько красиво и убедительно, что поверил даже такой известный впоследствии военный историк, как Антон Антонович Керсновский. «От Кавалергардского полка осталось всего 18 человек», — написал он в «Истории Русской армии», в главе «Наполеоновские грозы. Император Александр I».
Возникает вопрос: как появилось это число — «восемнадцать»?!
Известно, что в 1804 году в пятиэскадронном Кавалергардском полку числилось по штату: шеф командир полка, оба в генеральских чинах; пять полковников, эскадронных командиров, а в каждом эскадроне было по одному ротмистру, штабс-ротмистру, поручику и корнету — то есть всего 25 офицеров в строю; плюс — полковой казначей, полковой адъютант — ещё четверо. Таков был офицерский состав по штату. Если же говорить о нижних чинах, то на каждый эскадрон приходилось 132 рядовых, 12 унтер-офицеров, 2 эстандарт-юнкера и один эскадронный вахмистр; в полку были также ещё трубачи и литаврщики… Не будем заниматься долгими математическими расчётами (всё равно мы, кавалеристы, в этой науке ничего не понимаем!) и, сославшись на документы, скажем, что в день 20 ноября 1805 года в рядах Кавалергардского полка было порядка 800 палашей.
Как известно, в том бою были убиты два кавалергардских офицера, четверо ранены, а семеро, также раненых, взяты в плен. Безвозвратные потери среди нижних чинов — убитых, умерших от ран и пропавших без вести — 154, ранено — 72.
Откуда же граф Толстой (a propos[49], в прошлом — артиллерийский офицер, сиречь — математик) взял эти «осьмнадцать человек»?
И тут мы дерзнём предположить, что великий русский писатель ничегошеньки не знал о кавалергардах — хотя его отец и числился в этом полку[50]. Чтобы это понять, следует внимательно прочитать «классические» строки, и тут же приходят соответствующие выводы…
