— Поскольку этот напиток сделал меня непочтительным по отношению к вашему величеству, то этот бокал будет последним в моей жизни.
Так и получилось — больше алкогольных напитков он практически не употреблял, вслед за Вольтером дружно утверждают все биографы Карла XII. А вот Б. Лильегрен в своей книге начисто разрушает этот миф и приводит неопровержимые доказательства того, что вино и пиво (а не так называемая безалкогольная «свагдрикка») практически не сходили со стола взрослого короля. Да, король дал зарок не употреблять много вина и не напиваться до «положения риз», но умеренное его употребление он считал нормальным и необходимым — особенно в походных условиях, при отсутствии рядом чистой питьевой воды.
Не выдерживает критики и легенда о приверженности Карла XII к спартанской пище. Завтрак короля, по словам шведского историка, обычно состоял из двух блюд — из бараньего жаркого и цыпленка. К завтраку, как правило, подавались 2,6-литровая кружка пива и так называемый «винный суп» в наполненной на четверть или на половину кружке объемом до 130 граммов. Вряд ли, пишет историк, все это подавалось бы регулярно на стол, если бы не употреблялось по назначению. Обед, на который приглашались приближенные, включал в себя не менее семи основных блюд, некоторое количество закусок и достаточное количество вина и пива. На ужин рядом с кроватью короля ставилось «ночное питье» — четверть кружки рейнского вина и кружка пива.
Один силезский монах в декабре 1704 года оказался свидетелем королевской трапезы в Равиче. «Посредине королевского стола был суп по-французски, а по бокам стояли три тарелки с говядиной, индюшатиной, двумя куропатками, бараниной, несколькими утками и рыбой», — вспоминал он потом. Обед, длившийся не менее часа, завершали каштаны и лимоны. Лакеи» пишет монах, то и дело подливали вино в бокалы короля и присутствовавшего за обедом автора мифа Станислава Понятовского. Впрочем, отмечает свидетель, король пил умеренно. Аналогичные наблюдения сделал путешествующий в 1707 году по Саксонии шведский студент Андерс Альстрин.
Что касается самоограничений, то Карл накладывал их на себя легко и охотно. Этим он закалял свою волю, приучал организм к нелегкой походной жизни и заодно формировал у окружения свой, отличный от других государей образ.
Чтобы как-то «остепенить» разгулявшеюся юношу, двор и бабка Карла стали вынашивать планы его женитьбы. В Стокгольм портреты своих дочерей послали король Дании, курфюрст Бранденбурга, княжеский дом Вюртемберга. С выбором невест, от которых не было отбоя, Карл, однако, спешить не стал. «Чертовски неприятна и с дьявольски огромным ртом», — записал он в своем дневнике нелестную характеристику в адрес одной голштинской принцессы, которую ему навязывала в жены, по всей видимости, «голштинская бабушка». Затеянная Хедвиг Элеонорой матримониальная возня воспринималась юным королем как отвратительный спектакль, участвовать в котором он не был намерен. Когда во дворце появилась княгиня Брауншвейг-Беверна с дочерью, Карл не выдержал и вспылил; «Что ей тут нужно? У нас и без нее хватает иноземцев!» Особые надежды возлагались на датскую принцессу Софию Хедвиг, кузину Карла: она была красива, умна и могла бы способствовать сглаживанию острых углов в двусторонних отношениях Копенгагена и Стокгольма, но... она была на целых пять лет старше своего шведского жениха!
Юность — прекрасная пора в жизни каждого человека, когда сердце полно радостных ожиданий, когда в мире нет ничего невозможного. Но, к сожалению, она быстро проходит. Все было у Карла, и все прошло, «как с белых яблонь дым»: и дружеские попойки с голштинским герцогом, и грубые шутки и забавы, и охота на медведей и других диких животных. Пришло время настоящего мужания, когда все юношеские увлечения уже пресны и ненужны. Теперь Карл действительно покажет всем, что он достоин звания короля и мужчины.
Уже в эти первые годы нахождения у власти в характере и поведении Карла XII начали проявляться те тенденции, которые потом, с 1700 года, станут определяющими в продолжении всей его взрослой жизни. Он станет равнодушным до небрежности к роскошным королевским нарядам и обильным застольям и полюбит простую одежду и простую пищу. Кстати, именно в это время у него начнет развиваться и такая черта, как щедрость — явно унаследованная от матери, потому что по пфальцской — отцовской — линии в роду были одни «экономы». Он не поскупится на приданое для своей старшей сестры Хедвиг Софии, налево и направо будет раздавать потом деньги своим драбантам, солдатам, офицерам и всем, кто будет попадаться на его пути. Его страстью станет раздавать золото солдатам после очередного сражения. (Бывали случаи, когда Карл выдавал каждому участнику по 10 червонцев. В 1703 году размеры подарков были, к примеру, таковы; раненый капитан — 80 риксдалеров, нераненый капитан — 40, раненый лейтенант — 40, нераненый — 20, нераненый унтер-офицер — два, раненый рядовой — два, нераненый рядовой — один риксдалер). Гостинцы генералам будут вообще обходиться королю в кругленькую сумму. Часто подарки будут преподноситься пленным врагам. По возвращении домой в Швецию Карл станет всегда носить при себе кошелек, вмещающий не менее 400 червонцев, и будет напоминать пажу регулярно его пополнять.
Деньги Карл никогда не считал и был весьма расточителен. Они интересовали его сугубо в обезличенном виде, как средство ведения войны или для достижения какой-то цели. И тут он был экономен, как и отец. К конкретным же «презренным» банкнотам и монетам он никакого уважения не питал, и в его личном кошельке они никогда не задерживались. Свадьба сестры, пребывание голштинского зятя Фредрика (Фридриха) в Стокгольме, подарки молодой чете, приглашение в их честь французской театральной труппы и прочие связанные с этим событием расходы обойдутся в несколько миллионов риксдалеров[23] и практически опустошат казну. И когда встанет вопрос о том, на какие средства финансировать отправку войска в Копенгаген и под Нарву, у королевских чиновников волосы поднимутся дыбом. Казна окажется пустой!
А страна Карлу XII досталась обширная. Она создавалась не в один день или год, и не при помощи плуга, топора или в результате наследства и брачного приданого, а исключительно с помощью меча. Все началось с «броска» шведов на восток, в Финляндию и Карелию, а потом, при Густаве II Адольфе — на юг. Последующие монархи уже закрепляли, расширяли и углубляли шведское влияние в Европе, в первую очередь в бассейне Балтийского моря, которое они хотели видеть морем Шведским. Воинственным шведам удалось потеснить русских, датских, польских и германских соседей и создать огромную по тем меркам страну. Но и тогда не величина определяла вес и значение государства, а сила. Ведь Россия была по территории самой крупной державой, но влияние ее в международных делах, пока к власти не пришел царь Петр, было ничтожным. Сила же шведов заключалась в их армии.
