Первая версия «Дождливого такси» была создана для Международной выставки сюрреализма, проходившей в Париже в 1938 году. Здесь вы увидите его четвертую версию. Это тот самый «кадиллак», на котором Гала и Дали путешествовали по Соединенным Штатам, когда, перебираясь из Нью-Йорка в Голливуд, они пересекли американский континент с востока на запад. За автомобилем возвышается колонна из сложенных друг на друга автомобильных покрышек, в верхнюю из которых, подобно козочке Раушенберга в Стокгольме, вставлена копия «Раба» Микеланджело, только в виде негра. Над головой «Раба» — опрокинутая вверх дном лодка Галы, венчающая композицию и накрывающая ее словно огромным зонтом, с которого стекают застывшие капли морской воды иссиня-черного цвета.
Мы уже множество раз повторяли: все эти произведения функционируют наподобие ребусов или фраз, несущих в себе информацию о конкретных мгновениях жизни, заключающих в себе истинные воспоминания, перемешанные с ложными. «Раба» водрузили на его место не случайно, равно как и лодку с как бы стекающими с нее каплями, которые были изготовлены из презервативов.
От визита к визиту, в зависимости от настроения, погоды и времени суток рассказываемая там история обретает то или иное течение, фраза цепляется за одно или за другое, продвигается вперед по прямой или в обход, рвется, взлетает ввысь или оседает на дно.
Почему в салоне автомобиля идет дождь? Что это, лишь дань экстравагантности? Не отражает ли гипертрофированный бюст статуи на капоте то, что художник придает исключительное значение этой детали? Не являет ли собой эта могучая фигура противоположность или доведение до абсурда скромных форм женщин спортивного типа, восседающих обычно на переднем сиденье «роллс-ройсов», не противопоставление ли это мира Средиземноморья миру англосаксов?
Тут открывается безбрежный простор для самых разных ассоциаций — можно двигаться в любом направлении.
Мы не станем обходить весь музей по тому маршруту, что обычно предлагается его посетителям. Отметим лишь, что там находится личная «коллекция» Дали, среди экспонатов которой картина Эль Греко, коробка-чемодан Дюшана и несколько картин Бугро[556], способных рассмешить даже самых угрюмых людей. Также там можно увидеть несколько наиболее значительных произведений самого Дали, его полотна, написанные им в юности, а еще — потолки, оформленные в технике объемного изображения Исидором Беа, работавшим ассистентом Дали с 1955 года, и самые разнообразные «предметы», в том числе ювелирные украшения, карнавальные костюмы для бала Бейстегуи, выставленные на лестнице, коридор, в котором с потолка свисают мешки с углем в память о Дюшане (опять о Дюшане), и, наконец, инсталляция «Мэй Уэст», выполненная Тускетсом[557] по гуашному наброску Дали и пользующаяся большим успехом у публики.
«Сальвадор Дали Доменеч маркиз де Дали де Пуболь» похоронен здесь же, под плитой, в самом сердце этого единственного в мире музея, в самом сердце его собственного творения. Он единственный в мире художник, похороненный в собственном музее. Кое-кто, правда, сожалел об этом: им не нравилось, что поблизости от места его захоронения находятся общественные туалеты и что художник оказался разлученным с Галой... Но разве близость туалетов могла бы смутить Дали? Полноте! Когда его «Teatre-Museu» еще только открылся, Капитан Мур как-то пожаловался Дали, что в туалеты там вместо бумаги туалетной приходится класть газетную, которая постоянно забивает канализацию, на что тот радостно воскликнул в ответ: «Ах, было бы просто замечательно, если бы все туалеты забились, дерьмо начало переливаться через край и затопило бы весь музей!»
Что до остального...
Дали обожал своего отца и духовного отца — Пикассо. Он восхищался Веласкесом и его реализмом, Вермеером и его светом. Преклонялся перед Лоркой. Нуждался в Гале. Но единственной его любовью, помимо любви к самому себе, было искусство. Это была любовь исключительной силы, всепоглощающая, но при этом радостная и легкая, почти детская. Всегда восторженная, словно навеянная чудным светом зари или волшебными сказками, намек на которые мы видим в самых сильных его творениях.
«Люди, которые придут посмотреть на то, что здесь выставлено, уйдут с ощущением, что они увидели во сне театрализованное представление, а не просто побывали в музее», — сказал Дали в интервью Антонио Олано для газеты «Медитерранео» в 1971 году.
В наши дни люди порой выходят из Театра-Музея разочарованными. Слишком много там разных безделушек, третьесортного хлама, поздних вариантов и копий работ Дали, и все это смешано в одну кучу с истинными шедеврами, чье место скорее в Мадриде, в Центре искусств королевы Софии.
А здесь слишком много беспорядка.
Слишком много всяких непонятностей и запутанностей. Порой даже не понимаешь, где ты вообще находишься.
Но именно в этом и заключается истинная сущность этого места, его абсолютная уникальность: мы находимся не в обычном музее, строгом и чопорном, высококультурном и упорядоченном, где по белым стенам развешаны тщательно отобранные и столь же тщательно каталогизированные бесспорные шедевры. Мы не в одном из тех роскошных музеев, где посетители чинно ходят по залам и любуются на потускневшие экспонаты вместе со школьниками, которых привели туда на экскурсию.
Мы даже не в музее имени Дали, который он обещал Гале.
Его «Teatre-Museu» следует рассматривать как живущее своей собственной жизнью произведение, и в эту его жизнь мы можем проникнуть. В этом произведении есть что-то от архитектуры, что-то от театра, от всего понемногу, это коллаж, хеппенинг, использующие в качестве исходного материала картины, различные предметы, скульптуры. Произведение, которое использует все, что попадается под руку: прекрасное, ужасное, вульгарное, кричащее и возвышенное, и все это сталкивается и вступает во взаимодействие друг с другом, а также с некими заимствованиями, находками, произведениями других художников.
Это нечто невиданное.
Нечто волшебное, в чем во всей своей полноте раскрылась гениальность Дали.
Веселое произведение, будоражащее ум и воображение.
Абсолютно новая концепция, созданная художником, которого нужно воспринимать не только как записного сюрреалиста.
Беспорядочность, фантазия, энергия и множество выдумок — ко всему этому предлагается приобщиться: это место «дышит», как та гостиная, что Дали предлагал создать Эдварду Джеймсу, гостиная, в которой гости будто бы оказывались в чреве собаки и стены которой должны были имитировать движения грудной клетки, сокращающейся при дыхании. В этом музее нет ничего законченного, раз и навсегда установленного и застывшего. Здесь все в движении: хорошее и не очень, удивительное и восхитительное. Едва вам показалось, что вам удалось что-то уловить, как в следующее же мгновение Дали вновь выбивает почву у вас из-под ног.
