Эйнштейн выступал за полномочный во всем мире источник власти, и основывался он не на слащавых сантиментах, а на реалистичной оценке человеческой природы. “Если идея мирового правительства утопична, – сказал он в 1948 году, – остается только один реалистичный взгляд на наше будущее – полное уничтожение человека человеком”19.
Теперь, как бывало и в тех случаях, когда Эйнштейн одерживал победы при решении научных задач, он отошел от устоявшихся положений, рассматриваемых остальными как неопровержимая истина. Национальный суверенитет и военная автономия веками были основами мирового порядка, точно так же как абсолютное время и абсолютное пространство были основами порядка космического. Отстаивать необходимость отказа от этих основ – такая радикальная идея могла прийти в голову только мыслителю-нонконформисту. И эта идея, как и многие другие идеи Эйнштейна, казавшиеся столь радикальными поначалу, будучи принятой, могла оказаться не столь уж кардинальной.
Мировой федерализм, отстаиваемый Эйнштейном, а по сути и многими другими трезвыми и авторитетными мировыми лидерами, во времена американской монополии на атомное оружие представляется не столь уж неправдоподобным. Такая идея казалась наивной, поскольку высказывалась без учета того, что для ее осуществления необходимо множество взаимных уступок. Физики не привыкли приукрашивать свои уравнения или идти на компромисс ради того, чтобы их результаты были признаны. И именно поэтому хороших политиков из них не получается.
В конце 1940-х годов, когда Эйнштейну стало ясно, что усилия по контролю над ядерным оружием не принесли результата, у него спросили, что из себя будет представлять новая война. “Я не знаю, чем будут воевать в Третьей мировой войне, – ответил он, – но могу сказать, что в Четвертой будут использовать камни”20.
Те, кто добивался контроля над атомным оружием, сталкивались с большой проблемой: как вести себя с Россией? Росло число американцев и избранных ими политических лидеров, считавших, что московские коммунисты неискренни и проводят опасную экспансионистскую политику. Не было похоже, что русские стремятся к контролю над вооружением или к созданию мирового правительства. У них был глубоко въевшийся страх за собственную безопасность, желание иметь собственную бомбу, ими управляли лидеры, которым претил любой намек на вмешательство со стороны в их внутренние дела.
Типичный для Эйнштейна нонконформизм проявился и в его отношении к русским. В отличие от многих он не изменил свое мнение о них и не начал превозносить их, когда те стали союзниками в войне. Точно также после начала холодной войны он не развернулся в другую сторону и не стал демонизировать русских. Но в конце 1940-х годов эта его позиция все больше отличалась от господствующих среди американцев настроений.
Ему не нравился авторитаризм коммунистов, но он не считал его опасностью, нависшей над американскими свободами. Более опасной он считал истерию, нагнетавшуюся по поводу предполагаемой русской угрозы. Когда Норман Казинс, издатель Saturday Review и журналист, покровитель американских интеллектуалов-интернационалистов, написал статью, призывающую к международному контролю над вооружением, Эйнштейн откликнулся хвалебным письмом, добавив разъяснение своей позиции. “В вашей мне не нравится только то, что вы не выступаете против начавшейся в нашей стране массовой истерии по поводу русской агрессии, но на самом деле подогреваете ее, – написал он. – Каждый из нас должен задать себе вопрос, какая из двух стран объективно имеет большие основания опасаться агрессивных намерений другой”21.
Что же касается репрессий внутри России, Эйнштейн был склонен осуждать их весьма снисходительно, находя им оправдания. “Нельзя отрицать, что в области политики имеется установка на суровое принуждение, – сказал он в одном из выступлений. – Частично это может быть связано с необходимостью полностью покончить с властью предшествующего правящего класса и превратить политически неопытных, отсталых в культурном отношении людей в нацию, правильно организованную для продуктивной работы. Я не отваживаюсь брать на себя право быть судьей в столь важных вопросах”22.
В связи с этим Эйнштейн стал мишенью для критиков, видевших в нем человека, симпатизирующего Советам. Конгрессмен от Миссисипи Джон Ранкин сказал, что план Эйнштейна по созданию мирового правительства – “просто проведение в жизнь линии коммунистов”. Выступая в Палате представителей, он выдвинул обвинения и против науки Эйнштейна: “Начиная еще с тех пор, как он опубликовал свою книгу по теории относительности, пытаясь убедить мир, что свет обладает весом, он стал извлекать выгоду из своей репутации как ученого… и был вовлечен в коммунистическую деятельность”23.
Долгое время продолжался спор Эйнштейна по вопросу России с Сидни Хуком, специалистом в области социальной философии. Какое-то время Хук был коммунистом, а затем стал ярым антикоммунистом. С каждой из сторон накал страстей был не таков, как в дебатах с Бором, но и этот обмен мнениями был весьма напряженным. “Я не закрываю глаза на серьезные недостатки русской системы правления, – ответил Эйнштейн на одно из посланий Хука. – Но, с другой стороны, она имеет большое число достоинств, и трудно решить, могла ли Россия продолжать существовать при использовании более мягких методов”24.
Хук решил, что должен убедить Эйнштейна в ошибочности его взглядов, и весьма часто слал ему длинные письма, большинство которых Эйнштейн игнорировал. В тех же случаях, когда Эйнштейн отвечал, он в общем соглашался с тем, что репрессии в России несправедливы, но пытался уравновесить свое высказывание, добавляя, что в какой-то степени это можно понять. В 1950 году он, жонглируя словами, написал в одном из своих ответов:
Я не оправдываю вмешательство советского правительства в вопросы интеллектуального труда и искусства. Такое вмешательство представляется мне спорным, пагубным и даже смехотворным. Что же касается централизации политической власти и ограничения свободы поведения людей, я думаю, что эти явления не должны выходить за пределы, определяемые требованиями безопасности, стабильности и необходимости, проистекающими из плановой экономики. Когда находишься вне этой системы, вряд ли можешь судить обо всем происходящем и о том, что можно было бы сделать. В любом случае нет сомнений, что достижения советского режима в области образования, здравоохранения, социальной обеспечения и экономики значительны и что благодаря этим достижениям люди в целом существенно выиграли25.
