Если сравнивать приборное оборудование, то «Бостоны», конечно, лучше. Радиостанции – так вообще никакого сравнения. На Пе-2 связываться с землей мог только стрелок-радист, и то морзянкой, а летчик, по-моему, вообще никакой связи с землей не имел. На посадке «пешка» прыгала до тех пор, пока винтами об землю не ударится, тогда опустит хвост и побежала дальше. Очень часто случались отказы двигателей. У меня, когда мы еще тренировались на «пешках», загорелся двигатель. Обычно если двигатель загорелся, то через некоторое время он взрывается. Я отключил подачу горючего. А потом штурвал от себя и пошел на посадку под большим углом, а там – поле, пахота. Со старта видели, что самолет с дымом пошел к земле, потом облако пыли. Решили, что я взорвался. А я сел и давай песком закидывать двигатель. Затушил, сел на плоскости и курю. Подъезжают: «Ты что куришь?!» А потом привезли нас на старт. Гриша Акшаев, командир учебной эскадрильи (учебная эскадрилья была больше полка), построил всех, подзывает меня: «Молодец, все правильно сделал. Снимаю все ранее наложенные взыскания – и три дня отпуска». Старшине говорит: «Хочет спать, пусть спит. Гулять – пусть гуляет». Никакого контроля со стороны офицеров. Один день я побродил и пошел проситься летать.
– Про «Бостоны» хотел спросить. Не переделывали носовую часть, не застекляли?
– Нет. У нас не делали. Почему? Потому что это малоэффективно. Убрать столько пушек, пулеметов, посадить штурмана? Топмачтовик идет – лупишь из пушек и пулеметов. Нам оружейники ставили 50 процентов боекомплекта трассирующих. И когда начинаешь стрелять, такое впечатление, что летит сноп огня. А штурман пусть сидит себе там, сзади. Сделали ему блистер, он через него все видит – и двигатели, и как торпеда пошла. И потом, ему впереди страшно. А тут все-таки сзади.
– Как погиб командир полка Федор Андреевич Ситяков?
– Был туман, видимость метров 500, дальше ни хрена не видно. Командир полка решил послать в связи с погодой одиночные экипажи: заместителя командира полка Орленко, командира эскадрильи Мещерина и меня. Вот три человека, которые могли летать в сложных условиях. Короче говоря, пришли мы, доложили командиру полка. Он говорит: «Орленко, вы пойдете первым, потом Мещерин и Борисов третьим». Орленко говорит: «Товарищ командир, у меня что-то живот болит, я не могу». Он говорит: «Вон отсюда. Сам полечу. Я взлечу, посмотрю, как обстановка, и дам вам по радио команду». Потом взлетел и дал команду: «Отставить, ни один самолет в воздух не выпускать». И ушел. Возле Риги нашел транспорт. А там погода была лучше, и потопил этот транспорт. Дал по радио: «Такие-то координаты, потоплен такой-то транспорт. Возвращаюсь». Прилетел, прогудел над аэродромом. Там ни хрена не видно, ни леса, ничего. Принимает решение пойти в Финский залив и пробить облачность там. И пошел в туман, туман сливался с водой. Ничего не видно. Как шел, так и врезался. Он погиб, штурман погиб, а капитана Черкашина, начальника связи полка, выбросило. Но когда выбрасывало, оторвало ноги. В это время там были рыбаки, оказали ему первую помощь. Перевязали ноги – и быстренько в Ленинград. Потом его вчистую списали. А Орленко остался за командира полка. Потом мы были возле Мемеля, там аэродром Грабштейн. Полоса была металлическая, американская. Орленко вызывает меня и говорит: «Товарищ Борисов, прибыло пополнение, надо же их вводить в строй. Вы займитесь молодежью, вводите их в строй. А я на это время заберу у вас штурмана, чтобы он съездил в отдел тыла Белорусского фронта. И там взял машину – неудобно ездить мне на грузовике». Я с молодежью работаю, технику пилотирования проверил, на полигон слетал. Дней 20 с ними ежедневно, а их было человек 10. Я их натаскал. Можно их уже посылать, по моим понятиям. Я доложил. Командир говорит: «Хорошо, как раз твой штурман приезжает». Штурман привез ему машину, и еще одну – двухместный «Фиат» для нас. Мы со штурманом садимся впереди, а стрелок-радист садится сзади в небольшой багажник. Так мы поездили дня два. Потом смотрю, забрал эту машину и поставил часового возле нее. Я прихожу, хочу взять, часовой говорит: «Иди к командиру полка, если он даст, тогда разрешу». Я пошел. Он говорит: «У вас документов нет на машину. Вы разобьетесь, а я буду отвечать. Поэтому я принял решение забрать машину». Я ушел. Потом прошло дня три. Я прихожу на КП – часовой стоит, а машины нет. Где машина? Командир поехал кататься. Потом он приехал. Я попросил немножко проехаться: «Да, говорит, ты плохо водишь, разобьешься еще». – «Как же плохо? Я и на «студере», и на «шевроле» езжу». Уговорили его, он разрешил мне ехать. Сел, поехал. Сам думаю, как же ее изувечить. В столб врезаться – сам можешь пострадать, в канаву тоже нельзя. Еду так, даю газ полностью и резко выжимаю сцепление, мотор ревет, а потом дым пошел – и все. Я остановился, открыл капот, а там шатуны пообрывались, картер разбит. Едет на «шевроле» солдат. Остановился: «Командир, что такое?» – «Да вот что-то заглохла, не запускается». Подцепили ее, я сел в грузовик, а он в машину и шурует, пытается ее запустить. Она еще больше ломается. Прибуксировали ее к общежитию. Капот открыли – масло течет, шатуны торчат. Вдруг дневальный кричит: «Командир! Вас просит командир полка». – «Что там?» – «Заглохла машина». – «Приезжай получать задание на «шевроле». Я приехал на «шевроле», получил задание и улетел от греха подальше.
После этого началось. Как только сложное задание, он меня сует. Тут дают задание, идет транспорт, полторы тысячи тонн, и в охранении 3–4 корабля. Он меня вызывает: «Ваша задача – потопить этот транспорт». – «Есть!» И побежал. Со штурманом поговорили. Как заходить будем. Должен был лететь четверкой. Ждем команду, вдруг раздается звонок, Орленко говорит: «Через сколько вы можете вылететь на задание в район этой цели, навести группу и сфотографировать результат удара?» Мы побежали к самолету. Техники сняли чехлы, колодки из-под колес. Я стрелку-радисту сказал не связываться с землей, пока мы не придем в район цели. Он говорит: «Командир, а почему?» – «А то еще передумают, вернут нас». Пришли мы в район цели без торпеды, бомб, только с фотоаппаратом. Ходим высоко, чтобы не достали снаряды зениток. Радист кричит мне: «Командир, командир!» – «Что такое?» – «Орленко в воздухе, идет с группой». Я говорю штурману: «Наводи Орленко на цель». Радист: «Орленко нам не отвечает». – «Давай радиограмму на штаб ВВС». Дали радиограмму, что нам не отвечают. Короче говоря, нашел Орленко рыбацкие шхуны и атаковал их. Обычно мы на них не нападали. Торпеда дороже стоит. А потом – маленькое судно, торпедой не попадешь, смысла нет. Это цель для штурмовиков, истребителей. Шанс самому погибнуть гораздо больше, чем по ним попасть, – на них тоже стояли пушки. Один экипаж сбили. Они ушли. Мы, соответственно, зафотографировали корабли и ушли домой. Оказывается, что получилось: командир дивизии заметил, что меня суют во все дыры.
