Вместе с командиром, военкомом, начальником политотдела бригады мы решили провести в подразделениях короткие митинги, распределили, кто и где будет выступать. Моряки-гвардейцы с воодушевлением встретили приказ о ночном наступлении. К утру 16 января они выбили гитлеровцев еще из нескольких населенных пунктов и продвинулись на 10 километров.
Значительного успеха добилась в те дни и 62-я морская стрелковая бригада. Ее воины, взаимодействуя с артиллеристами и танкистами, к исходу 16 января освободили районный центр Лотошино. Таким образом, 1-я ударная вышла на рубеж Лотошино, Аксаково, Пленицыно.
Бои продолжали носить столь же ожесточенный характер, как и в начальный период контрнаступления наших войск под Москвой. Гитлеровское командование все еще надеялось остановить советские войска, поэтому и требовало от своих солдат и офицеров фанатического сопротивления, особенно при обороне наиболее важных в тактическом отношении пунктов. Однако его планы неизменно терпели провалы. Теперь уже сказывалось не только наше превосходство в силах и средствах, но и то, что командный состав Красной Армии приобрел определенный опыт ведения наступательных боев, научился лучше, чем прежде, разгадывать и срывать замыслы врага.
В этой связи хочется сослаться на такой, пожалуй, наиболее характерный для того периода пример. Командованию 62-й морской стрелковой бригады стало известно, что в ночь на 16 января гитлеровцы собираются перебросить танки и пехоту в район Раменье, станция Шаховская. Вероятно, они намеревались создать на подступах к этой станции свой оборонительный заслон. Необходимо было во что бы то ни стало сорвать этот замысел врага.
Командир бригады полковник В. М. Рогов поставил перед 8-м лыжным батальоном задачу — под покровом темноты выдвинуться на шоссе Лотошино — Шаховская, устроить там засаду и разгромить колонну врага на полпути к станции. Во втором часу ночи военком батальона И. Д. Ковязин, возглавлявший засаду, принял по рации сообщение разведчиков — в сторону станции Шаховская движется легковая машина. Ее лыжники подбили, сбросили в кювет, а ехавшего в ней штабного офицера доставили в штаб бригады. На допросе он показал, что перебрасываемая в район станции группа в составе 10 танков и 15–20 автомашин с пехотой выйдет из пункта временной дислокации ровно в четыре часа утра.
Получив эти данные, политрук И. Д. Ковязин сделал соответствующий расчет. Для уничтожения танков была выделена 3-я рота. Лыжники расположились вблизи шоссе группами по 3–4 человека в каждой на небольшом расстоянии друг от друга. Их задача состояла в том, чтобы уничтожить все танки врага по возможности одновременно.
В четыре часа утра наблюдатели, находившиеся примерно в пяти километрах от основных сил лыжного батальона, сообщили, что по шоссе движутся один танк и грузовик с фашистской пехотой. Это была, естественно, разведка. А за ней должны двигаться главные силы. Поэтому полит рук Ковязин приказал пока не обнаруживать места засады, пропустить танк и грузовик.
Его расчет оказался верным. Через несколько минут на шоссе действительно появилась основная колонна врага. Как только танки и автомашины с пехотой поравнялись с нашей засадой, в них полетели гранаты и бутылки с горючей жидкостью. На шоссе запылали сразу семь крестастых бронированных чудовищ. Среди вражеских пехотинцев началась паника. Три оставшихся неповрежденными танка открыли бешеную стрельбу из пушек и пулеметов. Но лыжники располагались в так называемой мертвой зоне — на обочине шоссе, и огонь врага нашим воинам был не страшен. К тому же вскоре они уничтожили и эти танки. Пехота тоже сопротивлялась недолго. К шести часам утра бой был закончен. Его итог: 10 уничтоженных фашистских танков, более 100 убитых солдат и офицеров противника, 150 пленных.
Как в данном, так и во многих других случаях военная хитрость и внезапность были лишь одним из тактических средств ведения боя. Успех же в конечном счете достигался благодаря мужеству, бесстрашию и отваге абсолютного большинства бойцов и командиров. О высоком моральном духе личного состава красноречиво свидетельствует хотя бы такой факт. Только в ночь перед этой засадой более двадцати красноармейцев и командиров 8-го лыжного батальона подали заявления с просьбой о приеме их в ряды ВКП(б). Примерно столько же заявлений поступило и в бюро ВЛКСМ.
Хочется особо подчеркнуть, что, оказываясь даже в безвыходном положении, наши бойцы и командиры до конца оставались верными воинскому долгу, проявляли мужество и героизм, несгибаемую стойкость.
…Разведывательное подразделение 62-й морской стрелковой бригады, в котором служил краснофлотец Николай Кудряшов, ночью ворвалось в село Малеево и завязало бой с гитлеровцами. В ходе его Николай увидел, что возле одного из домов фашисты спешно грузят в машину какие-то ящики. «Не иначе штабные документы, — решил краснофлотец. — Нужно попытаться отбить их». Он смело бросился к дому, огнем из автомата уничтожил часового и солдат-грузчиков, а в окно метнул гранату. Но в этот момент и сам был тяжело ранен. Гитлеровцы схватили истекающего кровью Кудряшова. Позже от местных жителей мы узнали, что фашисты в течение нескольких часов изуверски пытали Николая, стремясь вырвать у него интересующие их сведения. Но на все вопросы краснофлотец неизменно отвечал: «Советские моряки никогда не были предателями! Ничего вы от меня не добьетесь!» Комсомолец Кудряшов погиб как герой. В незабываемые дни Московской битвы командиры, политработники, партийные и комсомольские организации широко популяризировали подобные примеры мужества и отваги среди личного состава.
Утром 19 января я зашел к начальнику штаба армии. На мой вопрос об обстановке Ииканор Дмитриевич ответил:
— Продвигаемся вперед. Ночью части армии вышли на рубеж Якутино, Гордино, Раменье, Шаховская, то есть почти вплотную приблизились к западной границе Московской области. У соседей дела обстоят тоже неплохо… — Он с минуту помолчал, прошелся по комнате, потом спросил: — Вы, я вижу, в войска собрались?
— Да, еду в сорок первую.
— А я во второй гвардейской думал сегодня побывать, но, вероятно, ничего из этого не получится.
— Почему, если не секрет?
— Какой там секрет! Сам еще не в курсе дела. Звонил на рассвете фронтовой оперативник, обстановкой интересовался. Потом намекнул на возможность каких-то перемен. Толком же ничего не объяснил. Дескать, не могу, не уполномочен. Ждите, говорит, вызова. Вот сижу и жду…
В этот момент на его столе зазвонил аппарат ВЧ. Никанор Дмитриевич взял трубку. Некоторое время слушал молча, затем несколько раз повторил: «Ясно, сейчас же доложу командующему!» Закончив разговор, повернулся ко мне. Сказал:
