когда открылись возможности для проведения благодетельных перемен, Муравьев пишет в 1856 и 1857 годах две записки. Он указывает на «стеснительное положение» синодальной системы и «засилие светской власти», говорит о формализме и бедности приходского духовенства, о бюрократическом духе в архиерейском и консисторском управлении церковной жизнью. Он предлагает власти дозволить некоторую свободу и самодеятельность в Церкви, что, по его мнению, необходимо как по мотивам каноническим, так и по практическим соображениям.
Московский митрополит, которому Муравьев, конечно же, послал копии своих записок, согласился с его оценками, но нашел его предложения слишком резкими и поспешными. Святитель был сторонником малых перемен, пусть негромких, но реально полезных, которые могла бы провести сама Церковь. Муравьев же все-таки был сторонним человеком, желавшим не подлинной соборности, а сохранения зависимости Церкви от государства, полагал, что именно государство должно реформировать Церковь.
Тем не менее существовала еще одна черта, сближавшая взгляды двух церковных деятелей по вопросам восточных Церквей, – имперский дух. «Мы очень быстро забыли, что мы ведь только часть всего общества верующих, и отождествили себя со всей вселенскою Церковью, – писал позднее архимандрит Киприан (Керн), – забыв о том, что на Востоке находятся престолы апостольские, хранители древних отеческих преданий, и что только соборное единение нас всех составляет вселенскую полноту Церкви». Но полтора столетия назад политическое бесправие восточных Церквей под гнетом Османской власти незаметно стало восприниматься в России как просто слабость. И при направлении в Иерусалим в 1858 году представителя Русской Церкви не было даже попытки оповестить об этом Патриарха Иерусалимского, жившего в Константинополе, а это – явное нарушение церковных канонов. В 1865 году в возникшем открытом конфликте с Патриархом митрополит Филарет решительно защищал престиж России, не сделав уступок Патриарху Иерусалимскому.
По делам Восточных Церквей А. Н. Муравьев, как неофициальный представитель Русской Церкви и русского правительства, вел обширную переписку с патриархами и другими греческими святителями. От них он получил в дары многие великие святыни. Из всех своих путешествий Андрей Николаевич привозил множество памятных вещей и древностей, которые он положил в основу своей знаменитой коллекции, а большей частью раздарил.
Стоит напомнить, что по его настоянию в Петербург из Фив были привезены две статуи сфинксов, установленные в 1834 году на набережной напротив Академии художеств. В его коллекцию входило итальянское деревянное распятие XVI века, Константинопольская икона Божией Матери из слоновой кости, древний складень из Лавры святого Саввы и еще десятки икон. Он получил в дар несколько частиц от Гроба Господня, от скалы Голгофской и камень от гроба Богоматери в Гефсимании. Бережно хранились им также камни из Иордана, кусок мрамора от престола древнего христианского храма в Пицунде, где проповедовал апостол Андрей Первозванный, подаренное митрополитом Филаретом рукописное Евангелие старорусского письма и другие драгоценные редкости.
Нельзя не сказать и о такой стороне деятельности Муравьева, как его полемика с Римом в 1841–1846 и 1853–1856 годах. Политико-религиозные споры в те годы развернулись по всей Европе. Между Муравьевым и католическим богословом из Страсбурга Луи Ботеном завязывается переписка о возможности воссоединения Церквей. В письме от 4 сентября 1836 года Муравьев пишет: «Люди вроде меня только жалеют об этой фатальной разъединенности Церкви», а в последующих письмах сожалеет, что Римская Церковь, занятая борьбой с протестантизмом, «совсем потеряла из виду свою восточную сестру». В 1845 году русский путешественник предпринимает путешествие в Рим с полуофициальной миссией: подготовка визита императора Николая I. Но было и иное основание: изучение причин перехода русских аристократов в католицизм (граф Г. П. Шувалов, княгиня 3. А. Волконская, графиня С. П. Свечина, князь Ф. Голицын, князь И. С. Гагарин и др.). В «Римских письмах» он пишет об этих людях с горечью: «Вместо того чтобы обратиться к коренному православному учению отцов своих… они, по искаженному воспитанию, которое от самой колыбели сделало для них чуждым все отечественное, бросаются с отверстыми объятиями к тому, что кажется доступнее их понятию». (Справедливости ради отметим, что сам И. С. Гагарин позднее с иронией вспоминал пылкую, но показавшуюся ему наивной апологетику Путешественника: «Меня не иезуиты обратили. Начало положил Петр Яковлевич Чаадаев на Басманной в 1835 или 1836 году, а дело довершил Андрей Николаевич Муравьев своею «Правдою Вселенской Церкви»). Муравьев сурово критикует католическую религиозность, различные проявления которой он увидел в римских храмах: система индульгенций, молитвы в пустых храмах, сокращенный чин литургии, совершаемой на непонятной для большинства латыни, «тайная месса», которая продолжается не более десяти минут. «Я посмотрел бы, – пишет Муравьев, – если бы ревностные римляне или новообращенные выстояли на ногах, а не сидя трехчасовую или двухчасовую обедню, пошли бы они еще про себя молиться в пустом храме?».
В январе 1848 года папа Пий IX направил восточным христианам послание с призывом покончить с разделением Церквей и «вернуться к Риму». «Кто сделал так, что вам не удалось сохранить древнего единства ни в учении, ни в священноначалии не только с западными Церквами, но и между вами самими?» – задавал папа риторический вопрос. В мае 1848 года специально созванный совет четырех православных патриархов и 29 восточных епископов издал свой ответ Риму. В нем не только отвергается попытка папы «присвоить себе Церковь как собственное достояние», но и дается ответ на обвинения в цезарепапизме (главенстве русского императора над Церковью): «Хранитель благочестия… у нас есть самое тело Церкви, то есть самый народ».
Однако за спорами о канонических вопросах или о контроле над Святыми местами в Палестине для Рима на первом плане оставались вопросы политические: отношения католического Запада и православного Востока. Муравьев оказался в центре разгоравшейся полемики. В 1852 году он издает брошюру «Слово кафолического православия Римскому католичеству», позднее появляются ее переводы на греческий, польский и французский языки. Апологетика Православия тут же вызвала резкую отповедь в Риме: в католических журналах появляется серия статей против «врагов католичества», папа призывает русского иезуита И. С. Гагарина представить свой «ответ против греко-руссов». Папский нунций в Вене кардинал Микеле Виале-Прела откровенно признавал: «К сожалению, Россия – самый главный враг Католической Церкви». В этой идейной борьбе, продолжавшейся в период Восточной войны 1853–1856 годов, мирянин, чиновник не самых больших чинов Муравьев оказался выразителем официальной позиции православной Церкви по всему комплексу вопросов церковной жизни. «Но доколе Римская [церковь], несмотря на все свои отступления от канонов, будет самонадеянно утверждать, что нет спасения иначе, как под сенью ее патриарха, – твердо заявлял Муравьев в финале своей работы, – Восточная сестра ее, исполненная чувством своего Православия, будет только сокрушаться о таком ожесточении и смиренно молить Отца светов, дабы… просветил и соединил опять воедино всю Кафолическую церковь,
