«Если человек присасывается к делу, ему чуждому, например, к искусству, то он, за невозможностью стать художником, неминуемо становится чиновником. Сколько людей таким образом паразитирует около науки, театра и живописи, надев вицмундиры! То же самое, кому чужда жизнь, кто не способен к ней, тому больше ничего не остается, как стать чиновником».
«Самолюбие и самомнение у нас европейские, а развитие и поступки азиатские».
«Вследствие разницы климатов, умов, энергий, вкусов, возрастов, зрений равенство среди людей никогда невозможно. Неравенство поэтому следует считать непреложным законом природы. Но мы можем сделать неравенство незаметным… В этом отношении многое сделают воспитание и культура».
Он писал.
Он перелагал свою боль в художественные произведения.
Однако когда одна из его корреспонденток, писательница, призналась, что хочет славы больше, чем любви, он отвечал: «…а я наоборот: хочу любви гораздо больше, чем славы. Впрочем, это дело вкуса».
* * *
«Еврейская невеста» была «злючкой».
Лика – «крокодилом».
Поздняя любовь блеснула как луч закатный. «Меня маленького так мало ласкали, что я теперь, будучи взрослым, принимаю ласки как нечто непривычное», – признавался одному адресату по другому поводу.
Столь же трогательное признание – в письме к Ольге Книппер, актрисе Художественного театра, с которой связал свою жизнь: «Я привык к тебе, как маленький, и мне без тебя неуютно и холодно». «Я тебя очень люблю и буду любить». «Твой муж и твой друг навеки вечные».
Но в это же время – в записной книжке Чехова: «чувство нелюбви, спокойное состояние, длинные, спокойные мысли».
Откуда чувство нелюбви? Это предпочтение? Или констатация того, что есть?
И философски: «Любовь. Или это остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное, в настоящем же оно не удовлетворяет, дает гораздо меньше, чем ждешь».
Стало быть, и с Книппер – не идиллия?
Он звал ее: собака, актрисуля, дуся.
«Дуся моя, жена, пишу тебе последнее письмо…»
Откуда знал, что оно действительно окажется последним?
* * *
Он умер в Баденвейлере, немецком курорте, на ее руках, спокойно и тихо, выпив бокал шампанского, которое любил, и эта смерть – то, чем отблагодарило его Провидение за его жизнь.
Как врач он видел много смертей, много умирающих. Одна женщина его поразила. Тоже докторша, дочь хозяйки, у которой когда-то снимали первую дачу в Сумах с рекой и прудом, с изобилием рыбы, соловьев, летних дождей и сюжетов. «У нее опухоль в мозгу; от этого она совершенно слепа, страдает эпилепсией и постоянной головной болью. Она знает, что ожидает ее, и стоически, с поразительным хладнокровием говорит о смерти, которая близка».
Все, что черпал из жизни, годилось ему не для одной литературы. Для собственной жизни тоже, что составляло единое целое.
Научившись жить, он научился и умереть.
Он писал сестре, что идет «на поправку по-настоящему». То был единственный обман, который он, сказавший: «Я никогда не вру» – позволил себе с близкими.
Кровь шла из легких.
Потом перестала.
Он уже почти не мог дышать.
Жена колола морфий, чтобы мог забыться хоть на несколько часов.
За три дня до конца вдруг сказал, что очень хочет белый фланелевый костюм. И когда жена «говорила, что костюм нельзя купить здесь, он, как ребенок, просил съездить в ближайший город Фрейбург и заказать по мерке хороший костюм».
Съездила и заказала.
Какое счастье, что в его смертный час рядом был человек, который мог выполнить его детское желание, из тех, о каких он всю жизнь молчал.
Ольга Книппер записала:
«Смерть чудесная была, без агонии, без страданий. Весь день лежал в номере, удивительно красивый. Ночью перенесли в часовню…»
ЛИЧНОЕ ДЕЛО
ЧЕХОВ Антон Павлович, писатель.
Родился в 1860 году в семье лавочника. Профессиональный врач. В литературе начинал как автор коротких юмористических рассказов под псевдонимом Антоша Чехонте. В истории русской классики остались «Скучная история», «Дом с мезонином», «Дама с собачкой», «Палата № 6» и множество других рассказов, пьесы «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры», «Вишневый сад». Был женат на актрисе МХАТ Ольге Книппер-Чеховой.
Умер в 1904 году в Баденвейлере. Похоронен в Москве.
ЗАПАХ РЕЗЕДЫ
Иван Бунин и Вера Муромцева
Первой девушке, на которой хотел жениться, юный Бунин пророчески сказал: «Я буду знаменит не только на всю Россию, а и на всю Европу».
Она не поверила. Отказала. Тем более, он был младше на шесть лет. Потом жалела.
А он страдал. Правда, в тот раз недолго.
Вообще страдал из-за женщин как никто. И как никто умел написать любовь и страсть к женщине.
Чувство накатывало и оглушало, как солнечный удар.
* * *
После обеда вышли из ярко и горячо освещенной столовой на палубу и остановились у поручней. Она закрыла глаза, ладонью наружу приложила руку к щеке, засмеялась простым, прелестным смехом, – все было прелестно в этой маленькой женщине, – и сказала:
– Я, кажется, пьяна… Откуда вы взялись? Три часа тому назад я даже не подозревала о вашем существовании. Я даже не знаю, где вы сели. В Самаре? Но все равно… Это у меня голова кружится или мы куда-то поворачиваем?
Впереди была темнота и огни. Из темноты бил в лицо сильный, мягкий ветер, а огни неслись куда-то в сторону: пароход с волжским щегольством круто опи-сывал широкую дугу, подбегая к небольшой пристани.
Поручик взял ее руку, поднес к губам. Рука, маленькая и сильная, пахла загаром. И блаженно и страшно замерло сердце при мысли, как, вероятно, крепка и смугла она вся под этим легким холстинковым платьем после целого месяца лежанья под южным солнцем, на горячем морском песке…
* * *
Шедевры Бунина – «Митина любовь», «Жизнь Арсеньева», «Темные аллеи», «Солнечный удар» – все родились из пережитого. Острое чувство жизни и острое чувство любви томили его необыкновенно отзывчивую душу, принося ни с чем не сравнимое несчастье и такое же – счастье.
Множество людей смотрелось и смотрится в поразительную прозу Бунина – как в зеркало.
* * *
Поручик пробормотал:
– Сойдем…
– Куда? – спросила она удивленно.
– На этой пристани.
– Зачем?
Он промолчал. Она опять приложила тыл руки к горячей щеке.
– Сумасшествие…
– Сойдем, – повторил он тупо. – Умоляю вас…
– А, да делайте, как хотите, – сказала она, отворачиваясь.
Разбежавшийся пароход с мягким стуком ударился в тускло освещенную пристань, и они чуть не упали друг на друга. Над головами пролетел конец каната, потом понесло назад, и с шумом закипела вода, загре-мели сходни… Поручик кинулся за вещами…
