После оглушительной премьеры, мы с Яшкиным, особенно ликовать не спешили… В памяти странное поведение Никиты Владимировича. Свежие новости нас еще больше напугали: Богословский начал писать разгромную статью о рок-операх и нашей, в частности! Такого мы даже не могли предположить в принципе! Потом, на студии «Мелодия» узнаем подробности. Оказывается незадолго до нашей премьеры, состоялся худсовет по поводу принятия музыкального материала рок-оперы «Алые паруса» на музыку сына Богословского — Андрея для пластинки-гиганта. Несмотря на безупречный авторитет Никиты, материал не приняли! Ни одна из рок-опер тогда не была издана, и «Емельян» попал под те же «ножницы»! Видимо, в отместку, Богословский решил «разделаться» с подобными явлениями со скандалом. С большим трудом Яшкину удалось убедить хотя бы не печатать «пасквиль» в одном из журналов…
Между тем, успех у нашей оперы был огромен. Множество статей в разных городах сводились к тому, что это и модно, и гражданственно, и просто талантливо! Я аккуратно считал количество сыгранных спектаклей. За полтора года их набралось 274! Как-то, невзначай, сложил три эти цифры, и опять получилось… 13…
Во время ленинградского выступления чуть не случилась трагедия. Гепп-Хлопуша так рьяно выскочил из-за кулис и стукнул кулаком по колонне колокольни, что толстая деревянная балка, скрепляющая четырехметровую декорацию, упала ему прямо на голову! Зал ахнул! Первую строчку, Стас, естественно, пропустил, но, мужественно стерпев боль, продолжал свою роль, держась за голову… К середине арии его рука была в крови… Допев, вернее, уже докричав монолог до конца, он быстро убежал за кулисы, где к счастью все это заметили и быстро приготовили перекись водорода. Пока шел следующий хор, вызвали скорую, но она уже не понадобилась, Гепп допел благополучно до перерыва.
В антракте врачи хотели забинтовать ему голову, но кто-то пошутил, что теперь придется петь песню «О Щорсе», герое гражданской войны, и не стали этого делать…
В процессе работы над оперой нас смущал один момент. В одном из монологов Пугачев, обращаясь к сторожу, рассуждал о Екатерине: «Разве это когда прощается, чтоб с престола какая-то б…дь протягивала солдат, как пальцы, непокорную чернь умерщвлять!…» Яшкин настаивал на обязательном произнесении этого слова. Но в это время казаки делали шум и выкрикивали хором: «Эть!», и это, вначале непонятное для публики слово, угадывалось…
Худсовет с этим смирился и мы безбоязненно это делали. Но, однажды, после первого спектакля в Алма-Ате, меня пригласили «на ковер» в министерство культуры Казахстана, и прозрачно намекнули, что, дескать, сие произведение негоже показывать у них в республике. Признаться, сразу вспомнил эти «непутевые» строчки, и тут же начал извиняться и уверять, что можем вообще не петь этих слов. Но когда узнал, что не эти стихи были тому виной, я, ошалевший, замолчал… Оказывается в «Скоморошине» казаки пели такие слова: «Эй ты, люд, честной да веселый, забубенная трын-трава! Подружилась с твоими селами скуломордая татарва!» — «Вот это, — сказало казахстанское сообщество, — для нас звучит оскорбительно! Так как у нас первый секретарь Казахстана, товарищ Кунаев — татарин!..» Бесполезно было возражать — оперу пришлось снять, и заменить на обычный концерт…
Я думаю, со мной согласятся, актеры всех театров, что во время любых спектаклей случаются анекдотичные ситуации, чем и богата наша жизнь. Наша — не исключение…
Декорации в спектакле стояли так хитро, что казалось, сзади можно было пройти, не «засветившись» перед зрителями. Между тем, в середине, был пробел, в который постоянно выскакивали действующие лица, Однажды во время спектакля мы не усмотрели, как мальчик Петя в белой рубашке с пионерским галстуком промаршировал на виду у обомлевшей публики! Кто-то посмеялся, но режиссеры — народ утонченный, и, один из них принял это за «чистую монету», заметил у меня новаторство в виде связи времен!..
В другом случае «связь времен» наблюдалась под другим углом.
…Работник местного ДК, электрик дядя Вася, как подавляющее большинство людей этой профессии, редко бывал трезвым на рабочем месте. Всю оперу светили наши ребята, поэтому он слонялся за кулисами без дела. А там, у портьеры, притаился наш ведущий Володя Царьков. Его роль за сценой — звук колокола. Где-то на свалке наши рабочие нашли кусок рельса, привязали к нему веревку, которая крепилась к деревянной чурке. «Железяка», таким образом, болталась между спинками стульев. Большим молотком, из нашего реквизита, Володя извлекал из рельса звук, похожий на колокольный, дождавшись, когда какой-нибудь герой начнет дубасить канатом по тряпичному колоколу. Получалось настолько натурально, что публика даже обманывалась: «Как вы такую махину возите!» Вот и сейчас, Володя приготовился работать. Окинул взглядом рабочее место — все на месте, до первого удара можно и покурить…
Мимо кулис шел дядя Вася. Он, видимо, преследовал ту же цель. «Странно, а что здесь делает мой молоток?» — подумал он, взял инструмент и удалился… И вот она — первая ария Пугачева, после которой ему нужно будить хутор. Он подходил к веревке… Царьков привычным жестом опустил руку на то место, где должен лежать молоток, и похолодел… Пугачев неумолимо приближался к колоколу! Вокруг Володи не было ни одного предмета, чем можно было стукнуть! Сунул руку в карман — расческа! Лучше, чем ничего — не головой же!.. В это время Емельян в ярости метал веревку! В полном отчаяньи, Царьков не нашел ничего лучше, как с размаху лупить пластмассовой пластинкой по рельсу! Увидев это, Гуров-Пугачев тут же прыснул со смеху, но, спохватившись, сделал вид, что рыдает, упал на колени и на «корячках» убежал за кулисы, где долго не мог прийти в себя от хохота… В зале эти звуки ударами колокола можно было назвать с большой натяжкой… Звукорежиссер Шура Коротецкий потом скажет: «Я подумал, что наш ведущий с дядей Васей там киряют, потому как на весь зал раздавался звон стаканов!..» Наши монтировщики дядю Васю чуть не убили!.. Тут же заставили срочно вернуть молоток на место и извиниться. Но бедному электрику в тот вечер опять не повезло… Понес он злополучный молоток за сцену. Но, увидев, что стоит в кулисе, напротив, стал тихонько, крадучись идти навстречу своей «смерти»! А в противоположной кулисе рабочие с Царьковым махали ему руками, как подстреленные лебеди, зачем-то крутя пальцами у виска, и, показывая кулаки!.. Так, на полусогнутых, со словами: «Я тихо-о-о-онечко…» — дядя Вася стал неформальным персонажем нашего спектакля, появившемся в том пробеле. Публика долго «переваривала» танец гопака вприсядку с молотком в исполнении старичка. После всего этого мы с трудом доиграли оперу…
