Дошли мы до Дома Советов. Здание осталось невредимым. Снаружи оно выглядело импозантно, но внутренняя отделка была бедной. Перед входом внизу стоял красивый пьедестал, из которого торчали два металлических скрепа, при помощи которых был скреплен памятник Сталину. После прихода немцев местные жители стащили и раскрошили монумент, и пьедестал остался одиноко стоять. Его никто не тронул. Он был обшит по бокам медными щитами с барельефами, изображавшими картины из революционного эпоса. Будет не лишним сказать, что содержание этих картин было мифическим, но сделаны они были прекрасно: лица были, как живые — с пафосом революционеров и отвагой и решимостью пролетариев. От Дома Советов мы было пошли дальше, но мороз одолел нас и заставил вернуться обратно на вокзал, так и не повидав города.
На следующий день мы прибыли в Смоленск, в этот исторический город России. Кто из нас в юности не читал о том, как Смоленск каждый раз первым принимал на себя удар врага, пока страна собирала свои главные силы для ответного удара! И сколько раз он был тяжело ранен и даже полонен? Но, несмотря ни на что, он каждый раз оправлялся от ран и опять, как встарь, стоял на страже России.
Когда мы вошли в смоленский собор, мне показалось, что это католический храм, несмотря на его прекрасный иконостас. У левой колонны все еще возвышается кафедра со времен литовцев и поляков, а у правой колонны огорожено место, где в 1812 году стоял Наполеон. Помимо того, в нем было собрано (большевиками) много утвари из католических, да и не только католических церквей.
По всему было видно, что Смоленск и на этот раз нелегко сдался врагу, свидетельством чего являлись многочисленные разрушения в городе. С первого взгляда казалось, что он разрушен до основания, но в то же время в нем осталось большинство населения и где-то должны же были жить эти люди. Но так или иначе, а город представлял собой сплошные развалины, среди которых здесь и там возвышались уцелевшие дома. А на общем фоне разрушений и оставшихся замызганных домов и улиц величаво возвышался древний Успенский собор, где в течение многих веков одна из реликвий Русской православной церкви, икона Божьей Матери обрела свой трон. К счастью, собор с его на редкость красивым иконостасом — шедевр искусства остался цел и невредим. Собор был большевиками превращен в музей, и в нем были собраны иконы и утварь из других православных, католических и протестантских церквей. Однако, так как помещение собора не топилось, то от мороза на стенах штукатурка местами отстала, и иконы, написанные на стенах знаменитыми иконописцами, теперь висели пузырями. Тут же на своем старом месте стояла одна из древних копий иконы Смоленской Божьей Матери. По свидетельству знатоков, когда обе иконы стояли рядом, было трудно определить, которая из них копия. С иконы большевики сняли ризу, но сердобольное духовенство одело икону парчой от старого облачения. Божья Матерь выглядела ограбленной вандалами… Спрашивается, чем руководствовались эти, с позволения сказать, люди, смеющие теперь называть себя русскими, да еще патриотами? Ведь икона Смоленской Божьей Матери — не только церковная реликвия, но и кусочек Древней Руси — исторический памятник. По преданию, она была написана Евангелистом Лукой и привезена в Россию греческой принцессой Анной, вышедшей замуж за Владимира Святого. В Смоленск же она была привезена Владимиром Мономахом, получившим ее в наследство. И на такую историческую ценность, не говоря уже о ее религиозном значении, поднялась рука людей, продолжающих называть себя русскими!
В Смоленске нас принял начальник контрразведки подполковник Геттинг фон Зеебург. Оказалось, фельдмаршал ф. Клюге установил над нами его опеку. Эта неожиданность нас сначала огорчила, а потом обрадовала, ибо тут мы могли пользоваться свободой действий, гораздо большей, чем при любом другом варианте, что в нашем положении играло очень большую роль. К тому же он оказался очень милым человеком и большим другом русских.
Со дня прибытия в Смоленск началась подготовительная работа по формированиям. Подполковник фон Зеебург в наши дела не вмешивался и нужды наши выполнял не откладывая.
Первым долгом сформировали наш штаб. В него вошли: С.Н. Иванов — возглавитель всей акции и ответственный за нее, И.К. Сахаров — помощник Иванова и я — комендант центрального штаба, ведающий кадрами, а также строевой и хозяйственной частью формирования. Все мы трое начали работать под псевдонимами: Иванов — Граукопф, Сахаров — Левин и я — Санин. (Тогда я еще не знал, что еще в 1936 году мои родные на Кубани были уже репрессированы и моя предосторожность была излишней.)
Предполагаемое формирование решили назвать Русской народной национальной армией (РННА). Это название в полной мере выражало нашу идею и являлось первым шагом к достижению поставленной нами цели. К нашему штабу ф. Зеебург прикомандировал старшего лейтенанта Бурхардта с командой связи из двадцати человек немецких солдат. Покончив с предварительными делами в Смоленске, мы взяли из лагеря военнопленных 20 человек добровольцев и все вместе на грузовиках выехали на место формирований, в Осинторф.
Осинторф — это крупное торфяное предприятие Белоруссии, а точнее, я бы сказал, большое торфяное поле с весьма мощными пластами торфа. На окраинах поля разбросаны недалеко друг от друга, не то 8, не то 10 барачных поселков для рабочих и два бетонных здания — главное управление предприятия и больница. К моменту нашего прибытия туда предприятие пустовало, занят был только один центральный поселок, и предприятие обслуживало только местную электростанцию, снабжавшую током ближайшие города. Познакомившись на месте с квартирными ресурсами, мы решили здание управления отвести под штаб и склады, больницу — под лазарет, а поселки — под казармы. Однако как бараки, так и дома оказались в ужасно запущенном состоянии, и, чтобы их приспособить под жилье, нужно было по мере необходимости их очистить и оборудовать. С такой колоссальной работой наш взвод справиться не мог, и пришлось в срочном порядке развернуть взвод в роту и роту в батальон. Вот этот первенец стал нашим образцовым батальоном во всех отношениях и оставался им до самого конца. Благо трофейные склады ломились от всего, что нам было нужно, а наш добрейший ф. Зеебург ни в чем нам не отказывал. И поэтому мы в короткое время оборудовали все нужные помещения для первых формирований.
Вначале было трудно, не зная людей, выделить соответствующие кадры, а люди выходили из лагерей все, как один, серые, тощие и апатичные, похожи друг на друга, как камушки на дне реки. Только постепенно молодые организмы набирали мускулы, появлялся цвет лица, и вместе с тем каждый солдат и офицер становился похожим на самого себя. Иначе говоря, истощенные и изможденные лагерники становились по-настоящему работоспособными только со временем. После этого работа шла успешнее и веселее.
