20 июня, в прекрасную погоду, состоялся тщательно спланированный въезд Дмитрия Ивановича в столицу. Знатнейшие бояре московские облачили «законного» наследника престола в царские одеяния из парчи, бархата и шёлка, шитые драгоценными камнями и жемчугом, и объявили, что столица ждёт своего государя. Последние из подданных, не присягнувших Дмитрию, — немецкие наёмники, обратившие его в бегство при Добрыничах и не сдавшиеся под Кромами, — били ему челом о прощении, обещая служить так же верно, как Борису Годунову и его сыну. Государь приветливо похвалил немцев за стойкость и верность присяге, даже пошутил насчет опасности, которой подвергался в бою с ними. Немцы дружно возблагодарили Бога, спасшего жизнь Дмитрия Ивановича, а люди всех сословий, и в том числе духовенство, облегченно вздохнули, видя доброту и незлопамятность отпрыска Ивана Грозного.
Ликующий народ в праздничных одеждах запрудил все площади и улицы огромного города, по которым намечалось шествие. Крыши домов, колокольни и даже церковные купола были облеплены любопытными. Блистающие яркими кафтанами и начищенным оружием войска с трудом продвигались по улицам. За исключением немногих полков и эскадронов, составлявших свиту государя, воинам было приказано по вступлении в город расходиться на отдых, чтобы не теснить своей массой граждан.
«Здравствуй, отец наш, государь Дмитрий Иванович, царь и великий князь всея Руси! — кричал народ. — Даруй Боже тебе многия лета! Да осенит тя Господь на всех путях твоих чудною милостию! Ты воистину солнышко красное, воссиявшее на Руси!». Завидев среди нарядных войск сверкающих драгоценностями бояр, которые в полном составе окружали ехавшего на наилучшем царском коне Дмитрия Ивановича, толпы валились на колени, славя государя.
«Здравствуйте, дети мои, встаньте и молитесь за меня Богу!» — приговаривал Дмитрий Иванович, не в силах сдержать слезы умиления среди всеобщего восторга. Не скоро шествие достигло Красной площади, где его ожидало празднично одетое духовенство. Сойдя с коня, Дмитрий Иванович приложился к чудотворным иконам. Столичное духовенство во главе с Освященным собором истово пело молебен; польский оркестр наяривал в трубы и барабаны; народ кричал: «Храни Господь нашего царя!»; грянув во все колокола, удалые звонари заглушили все прочие звуки.
Отстояв литургию в Успенском соборе и приняв поздравления высшего духовенства, царь посетил могилы «предков» в Архангельском храме и воссел на «прародительский» престол в Грановитой палате. Он отказался от коронации до тех пор, пока не дождется возвращения из ссылки «своей матери и родных» и пока не устроится, в соответствии с каноническими правилами, избрание московского первосвященника. Но царица Мария (в иночестве Марфа) Фёдоровна была далеко и ехала в столицу в сопровождении знатной свиты медленно, поставление патриарха готовилось с расстановкой, а заняться царскими делами Дмитрию Ивановичу пришлось вскоре.
Бдительный боярин Басманов обнаружил среди ликующих москвичей пару странных субъектов, портивших людям удовольствие повторением на ушко устаревших обвинений против Дмитрия Ивановича: что тот-де самозванец, агент поляков и враг православию. Взятые в застенок, шептуны признались, что действуют по заданию Василия Ивановича Шуйского — неисправимого интригана, неспособного смириться с «возвращением династии Рюриковичей» и оставить надежду на занятие трона Шуйскими. 23 июня Василий Шуйский с двумя братьями был схвачен по указу государя, лично разбиравшегося в деле.
Шуйский рисковал собой, но уже добился первого успеха. Аресты вызвали волну слухов, отравивших радость первых дней нового царствования и сеявших сомнения в душах подданных. Говорили, что раскрыт страшный заговор бояр и купцов, хотевших поджечь Москву (или только подворье поляков) и убить государя. Действительно, власти схватили многих, но заговора не обнаружили. Хотя люди в массе не верили наветам на Дмитрия Ивановича, государь решил публично оправдаться и изобличить шептунов на Земском соборе, перед всем миром. Это был смелый шаг, для которого требовалась уверенность в лояльности высшего духовенства, от митрополитов до игуменов крупнейших монастырей, ведь именно духовные лица по традиции занимали высшие места на Земских соборах. Бояре и другие чиновники государева двора уже доказали Дмитрию Ивановичу свою верность. Выборные земские люди — дворяне, купцы, представители чёрных слобод — связывали с новым государем надежды на лучшую участь и поддержали бы того, кого сами возвели на престол.
На другой день после вступления в Кремль Дмитрий Иванович убедился, что высшее духовенство покорно его воле. Митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты и игумены собрались 21 июня 1605 г. в Успенском соборе, чтобы по всей форме разделаться с патриархом Иовом, грубое устранение которого могло вызвать нежелательные толки. Сначала (как писал участник этого действа Арсений Елассонский[34]) собравшиеся приговорили: «Пусть будет снова патриархом святейший патриарх господин Иов». Затем Освященный собор, почти все участники которого были многим обязаны старому патриарху, постановил отставить Иова, но не по воле светской власти — Боже упаси! — а под предлогом того, что тот стар, немощен и слеп. В тот же день архиереи по воле царя Дмитрия законно и единогласно избрали патриархом Игнатия. 30 июня он был торжественно поставлен Патриархом Московским и всея Руси. Ни один архиерей не посмел высказаться против или предложить другую кандидатуру, никто не осмелился даже уклониться от участия в церемонии.
Историки были убеждены, что среди архиереев был и Филарет Романов, якобы поставленный по воле Лжедмитрия I на Ростовскую митрополию. Мы с вами убедимся, что всё было не так. Но должны погрузиться в атмосферу того времени, чтобы уникальность позиции Филарета Никитича стала полностью ясна.
Между тем Дмитрий Иванович созвал Земский собор, чтобы ответить на распространяемые против него слухи и уверить в своём в законном праве на престол. Он избавился от всех, кто непреклонно именовал его самозванцем, попросту их казнив. Для спора на Земском соборе был оставлен один Василий Иванович Шуйский, на гибкую совесть которого можно было положиться. В прениях с Шуйским царь смог блеснуть красноречием и, по наблюдениям иностранцев, говорил с таким искусством и умом, что лживость клеветнических слухов стала всем до изумления очевидна! Собор под председательством патриарха Игнатия единодушно признал Шуйского виновным в оскорблении «законного наследника московского престола» и приговорил к смертной казни.
