Помилование Самозванцем князя Василия Шуйского перед казнью. Художник А. Земцов
Спектакль был разыгран на славу вплоть до последней сцены. 30 июня, после многодневного суда, изобличенный клеветник был выведен на Лобное место, где уже похаживал палач и поблескивал воткнутый в плаху острый топор. Василий Шуйский простился с народом и уже положил голову на плаху, когда из Кремля подоспел гонец с объявлением прошения. Распоряжавшийся казнью боярин Петр Фёдорович Басманов к тому времени устал, придумывая всяческие оттяжки кровавого финала. Он облегченно вздохнул, не ведая, что спасает своего убийцу.
Многие отговаривали государя от излишней мягкости: в конце концов, Шуйский сделал своё дело на Соборе, и было разумно его вправду казнить. Однако Дмитрий упёрся на том, что помилование Шуйского произведёт лучшее впечатление. Он повелел отправить Василия с братьями в ссылку. В народ был пущен слух, что причиной помилования была сердечная доброта государя и просьба «его матери Марфы». Царица тогда была ещё далеко от столицы. Но отсутствие Марфы Фёдоровны не мешало Дмитрию Ивановичу ссылаться на неё и выражать подчеркнутое почтение к «воле матери».
17 июля, спустя месяц после утверждения в Москве, государь с патриархом и придворными выехал встречать царицу в село Тайнинское. О событии было широко объявлено, и несметные толпы народа собрались вокруг. Обняв друг друга, Дмитрий и Марфа обливались слезами, и вся толпа рыдала от избытка чувств. Четверть часа они что-то говорили друг другу, затем государь посадил мать в роскошную карету и сам пошёл рядом пешком, с непокрытой головой. Свита шествовала в отдалении, давая собравшимся лицезреть образец сыновнего почтения. Сгущались сумерки, и вступление в столицу было отложено на следующий день.
Народное ликование 18 июля было не менее мощным, чем при вступлении в Москву самого Дмитрия. Армия звонарей неистовствовала. Народ восторженно вопил и падал наземь перед процессией. Представители всех чинов и сотен несли дары. Нищие были обеспечены щедрой милостыней. Патриарх Игнатий с архиереями отслужил по случаю «воссоединения царской семьи» торжественную литургию в Успенском соборе.
Царица Марфа Фёдоровна разместилась в кремлевском Вознесенском девичьем монастыре, где для неё были возведены новые роскошные покои, и содержалась, как сам Дмитрий Иванович, получая всё лучшее от дворцовых ведомств. «Почтительный сын» каждодневно навещал её, проводя в беседах часа по два и выказывая столько ласки и почтения, что закоренелые скептики вынуждены были признать его родным сыном Марфы Фёдоровны. Только получив благословение царицы, Дмитрий Иванович согласился назначить день своего венчания царским венцом.
30 июля 1605 г. патриарх Игнатий в присутствии Освященного собора, Боярской думы, дворян, представителей городов и сословий по традиционному обряду венчал на царство счастливо спасшегося от происков врагов «государя Рюрикова корпя». После службы в Успенском соборе церемония продолжалась в Архангельском храме. Дмитрий Иванович облобызан надгробия предков — великих князей — и вновь принял на главу шапку Мономаха от архиепископа Арсения Елассонского (настоятели Архангельского собора).
Начало нового царствования ознаменовалось щедрой раздачей чинов и наград. Особо милостив государь был к «своим родственникам Нагим», много лег страдавшим в тюрьмах и ссылке. Старший из них получил чин конюшего боярина — первого в Думе, трос других стали боярами. Чипы и имущество были возвращены оставшимся в живых после репрессий Годунова представителям видных родов: Черкасских, Романовых, Головиных и прочих. Удаленный Борисом от дел думный дьяк Василий Яковлевич Щелкалов вместе с Афанасием Ивановичем Власьевым были удостоены невиданной для дьяков чести — пожалованы в окольничие (второй чип в Думе после бояр).
Патриарх Игнатий с митрополитами, архиепископами и епископами был приглашен постоянно участвовать в заседаниях Думы. Это давало архиереям возможность оказывать влияние не только на принятие важнейших государственных решений, но и на текущее управление страной. Ни один из архиереев не отказался от этой чести, включая авторитетнейшего старца, митрополита Казанского Гермогена, будущего несгибаемого патриарха — победителя Смуты.
Для архиереев и знати, казалось, наступили благословенные времена. Дмитрий Иванович сам приглашал влиять на него, каждый будний день старательно обсуждая текущие дела в Думе и внимательно выслушивая выступающих. Самодержец старался пресечь волокиту и взяточничество в приказах, обуздать беззаконие воевод (вплоть до Сибири), по средам и субботам самолично принимал жалобы подданных. Царь бывал резок, но нс расправлялся с несогласными, а спорил с ними; к духовенству же был весьма почтителен.
Это было так непривычно, что в Москве множились слухи, будто на престоле сидит самозванец. Их распространение связывали с мягкосердечием государя к Василию Шуйскому, который вместе с братьями был прощён, не достигнув места ссылки, и получил назад чины, имущество, место при дворе. Роковое решение о прощении клеветника государь принял из принципиальных соображений. «Есть два способа удерживать царство, — говорил государь, — один — быть мучителем, другой — не жалеть добра и всех жаловать… Гораздо лучше жаловать, чем мучительствовать!»[35] И действительно, Дмитрий Иванович был щедр: велел выплатить все деньги, взятые государями взаймы со времён Ивана Грозного, удвоил жалованье служилым людям, подтвердил старые и дал новые льготные грамоты духовенству, раздал дворянам немало государственных и дворцовых земель.
С воцарением Дмитрия Ивановича прекратилось страшнейшее бедствие — гражданская война, шедшая в стране уже более двух лет. Даже с сохранявшимися островками неповиновения государь предпочитал решать дело миром. Наиболее острые требования участников народных волнений были удовлетворены. Первыми поддержавшие царя южные уезды были освобождены от платежа налогов. Там был запрещён сыск крестьян, сбежавших во время голода. Понимая, что нищие дворяне неизбежно будут разорять крестьян, царь резко увеличил владения дворян в Центральной России и вдвое повысил им денежное жалованье. Царь отменил кабальные записи на холопов с указанием нескольких пожизненных владельцев (отца, братьев, сыновей и т. н.). Это означало свободу примерно для четверти всех холопов. Дмитрий готовился, к удовольствию крестьян и хороших землевладельцев, восстановить выход крестьян в Юрьев день. Простые, «чёрные», т. е. платящие налоги, люди получили меньше всего. Но именно они продолжали верить в «доброго царя» и терпеливо ждали милостей от Дмитрия, тогда как церковные и светские собственники, спасенные государем от опасностей гражданской войны, относились к мягкому и милосердному самодержцу всё более пренебрежительно и неприязненно.
