Глава VII
Лопотов монастырь, основанный преподобным Григорием Лопотовым[76], по реке прозванный Пельшемским, находится в Вологодской губернии, Кадниковском уезде, в 40 верстах от Вологды и в 7–ми от Кадникова, расположен на берегу реки Пельшмы, впадающей в Сухону, в местности лесистой и болотистой. В то время монастырь этот был полуразрушен, крайне беден, имел весьма мало братии и вообще клонился к полному упадку, так что предположен был к упразднению. Храм Божий и здания монастырские крайне обветшали, требовали поддержки и обновления, братия была распущена, средств к жизни и доходов было очень мало, нужда в самом необходимом нередко чувствовалась в этой обители, так что новому настоятелю ее предстояли немалые труды и заботы, чтобы привести ее в достодолжный порядок, за что взялся он с усердием и ревностью.
Бог помог ему в этом. Много помогали ему средствами своими и благочестивые жители Вологды, с усердием жертвовавшие на возобновление древней обители чтимого ими чудотворца Григория. Иноки и послушники тех монастырей, где проживал во время послушничества своего строитель Игнатий, начали понемногу стекаться в его обитель и в непродолжительном времени образовалось братство до 30 человек, улучшилось богослужение в ней и пение церковное, установился строгий порядок благоустроенных монастырей. Обитель, таким образом, начала и внешне обновляться столь успешно, что в самое относительно короткое время стала неузнаваема против того положения, в котором ее принял Брянчанинов. Здесь уместно привести рассказ очевидца, посетившего строителя Игнатия в зиму 1832 года.
«В то время, — пишет он, — монастырь был весьма беден, опущен и во всех отношениях в большом упадке. Кроме каменной церкви все прочее строение было деревянное и ветхое, а настоятельская келья, и вовсе разрушавшаяся, была в таком состоянии, что новый строитель принужден был разобрать ее, и временно, пока строилась другая келья, он поместился в сторожке у святых ворот.
Посетив его в Лопотове монастыре на первой неделе Великого поста, я застал его живущим в этой сторожке, она была по одну сторону святых ворот, выстроенных наподобие башни с тесовой остроконечной крышей, весьма обветшавшей, а по другую сторону ворот была деревянная братская трапеза и поварня. Войдя к о. Игнатию, — рассказывает он дальше, — я нашел его сидящим у большого стола за самоваром, перед ним лежали простые черные сухари и какое — то начатое стихотворение, которое он вероятно писал во время чая, чтобы и это время не пропадало даром, келья была не просторна и стены от времени совершенно потемнели».[77]
Назначение иеромонаха Игнатия строителем Лопотова монастыря не могло не польстить самолюбию родителя его: он стал снисходительней обращаться с сыном — строителем, который сделался нередким гостем родительского дома. В это время родительница его опять стала болеть и видимо приближалась к переходу в вечность. Сын священноинок старался приготовить ее к этому переходу беседами духовными о том, что единственное спасение наше состоит в живой вере в Искупителя и Спасителя грешных — Господа Иисуса Христа, в надежде на крестные его заслуги и в любви к Нему нелицемерной, которую и старался возгревать в сердце своей родительницы, всецело предавшейся его духовному руководству. Немалое утешение доставляла сыну столь благая перемена в матери: он благодарил Бога и Ему Единому приписывал изменение ее сердца.
Действительно, духовные понятия Софьи Афанасьевны сделались неузнаваемы: она не знала, как благодарить Бога, сподобившего ее счастья видеть своего первенца принятым Царем царствующих, Господом, Творцом и Спасителем нашим в служение Ему священноиноческое, тогда как прежде почитала это великим для себя несчастием и горем. 25 июля 1832 года, с залогом спасения в душе, перешла она в вечность, напутствованная молитвами сына священноинока. Строитель Игнатий сам совершал обряд погребения над телом почившей своей родительницы в храме села Покровского. Ни одной внешней слезой не обнаружил он внутреннего своего чувства при совершении печального обряда над бездыханным телом всегда тепло любимой им матери. Тихо и спокойно, с глубокой думой на челе отдал он ей последний долг как священнослужитель и сын, чем невольно изумил присутствовавших при погребении.
Впоследствии времени ту же необыкновенную силу духа и мужественную твердость характера и воли, ту же сдержанность чувства и невозмутимое спокойствие внешнее, при внутренней скорби, сохранил священноинок Игнатий, когда в 1835 году в сане архимандрита погребал он в Сергиевой пустыни послушника этой пустыни, меньшего, горячо любимого им брата Александра Брянчанинова[78]. Все братство любило почившего юношу. Сослужившие архимандриту при отпевании иеромонахи рыдали, иеродиакон от слез с трудом провозглашал ектеньи, один архимандрит Игнатий тихо и величественно совершал обряд погребения, без слез и смятения отдавая последний долг любимому существу. Глубину же святых чувств своих он излил в небольшой статье, которую озаглавил «Воспоминание о умершем». Его собственные слова дадут нам безошибочное понятие о настроении его внутреннего человека в эти многознаменательные служения его, когда он богослужебным обрядом провожал в вечность людей, им много любимых.
Он говорит:
«В лютой скорби моей покоряю сердце мое и помышления мои Тебе, Господу Богу моему. Ты даровал мне дар и Ты отъял его. Буди воля Твоя благословенна отныне и до века. Воля Твоя свята. Все действия Твои святы и премудры. Велик Ты в благодеяниях Твоих человеку, велик Ты и в казнях, которыми караешь его: ибо не оправдается пред Тобою никто из живущих (Пс. 142, 2), и Ты всегда побеждаешь, как Всесовершенный, на суде, на котором Ты судишься с совестию человека. Благоговейно преклоняю главу мою пред Тобою я, недостойное Твое создание, Твое отдаю Тебе. Прими почившего в Твое вечное блаженство! Отъяв у него смертию блага временные, сторично ущедри его благами вечными. Даруй мне остаток земной жизни провести Тебе благоугодно, в вечную пользу души моей и души почившего и горькую разлуку временную вознагради вечным союзом для вечного блаженства.
А ты душа, драгоценная для моего сердца, стряхнув с себя бремя плоти, лети в высокий и светлый Едем. На пути твоем к Небу никто да не дерзнет остановить тебя! Да отворятся тебе двери рая! Да встретят тебя радушно небожители! Присоединись к их святому сонму и наслаждайся вечно лицезрением Бога. Но, когда придешь в рай и стяжешь дерзновение у Господа, вспомни о земном друге твоем, неутешно оплакивающем разлуку с тобою, умоли милосердого Бога, чтобы даровал мне, пожив благочестиво, придти к тебе, в твое светлое селение, там в блаженном святом соединении с тобою забыть мое страшное горе и утешиться утешением, для которого уже нет измены»[79].
