Но, подчеркивая, что машины при капитализме не освобождают ручной труд рабочих, а только «закабаляют их в безвыходное рабство», Писарев в то же время проводит мысль, что высшей формой ассоциации является промышленная, потому что в ней дает о себе знать не только первое практическое проявление «разумной организации труда», но и начало осуществления «добровольной ассоциации между работниками». В ней заключены, по его мнению, «верные средства для развития производительности труда», а поэтому именно мастерская, основанная по принципу добровольной ассоциации, «может и должна обновить человечество» в будущем (22, стр. 14). Писарев считал, что только мощная индустрия может создать возможности для подобных объединений и этим обеспечить прогресс. Поэтому страны, «где мануфактурная промышленность доведена до высокой степени совершенства… — говорит он, — можно назвать счастливыми» по сравнению со странами «исключительного земледелия». К последним он относил Турцию и Россию, где низкому уровню развития хозяйства вполне соответствовал нищенский уровень «материального довольства» занятых в нем работников.
Но, отстаивая «индустриализм» и критикуя страны, где земледелие составляет «единственный промысел», Писарев в то же время не отрицал и большой роли земледелия, но не «запущенного и заброшенного», а основанного на данных агрономической науки, т. е. «рационального земледелия».
Лучший вариант экономики общества Писарев видел в органическом совмещении высоко развитой индустрии и возрожденного наукой земледелия. «Земледелие и мануфактурная промышленность, взаимно поддерживающие друг друга, составляют естественные и необходимые занятия народа, стремящегося к благоденствию. Все, что отвлекает народ от этих производительных занятий, — говорил он, — все, что нарушает необходимое равновесие между земледелием и мануфактурами, составляет ошибку и ведет к бедности» (8, стр. 609). Развивая дальше «теорию индустриализма», Писарев подчеркивал, что для нормальной связи между развивающейся промышленностью и сельским хозяйством необходима хорошо развитая торговля. Он отстаивал также необходимость хороших путей сообщения. Дороги, реки, каналы, используемые в общественных интересах, Писарев называл кровеносными сосудами, по которым обращаются питательные соки общественного организма, пробуждающие местную жизнь и содействующие образованию мелких центров. Он отмечал, что улучшение шоссейных дорог, интенсивное внедрение паровой тяги, усовершенствование речного и морского судоходства даст обществу большую пользу, так как любое усовершенствование дорожного дела «клонится к уменьшению… непроизводительной затраты труда» и приведет к экономии человеческих сил, которые раньше тратились «на перемещение». Писарев особенно подчеркивал, что всестороннее усовершенствование путей сообщения наряду с техническим перевооружением промышленности и земледелия не только улучшат материальное благосостояние масс и экономически укрепят Россию, но и составят «первый шаг к освобождению человеческой личности». По его мнению, эпоха «технической изобретательности и предприимчивости» всегда совпадает с пробуждением человеческих достоинств, ибо «человек, начинающий чувствовать себя властелином природы, не может оставаться рабом другого человека» (8, стр. 590).
В ходе разработки «теории индустриализма» Писарев, как это видно, ставит ряд важных социально-экономических вопросов. Патриотические устремления, беспокойство за судьбу своей страны, прозорливое определение перспективы индустриального развития России, понимание не только положительной, но и отрицательной стороны технического прогресса при капитализме, раскрытие его как фактора, обнажающего классовые противоречия и усугубляющего процесс дифференциации, делают честь Писареву как общественному деятелю и публицисту.
Однако в «теории индустриализма» есть и негативная сторона. В ней заметны черты писаревского просветительства и антропологизма. Например, подход Писарева к определяющей роли производственных ассоциаций был односторонним, он видел в этих ассоциациях просто объединение сил в борьбе с природой.
Страстно отстаивая идею необходимости для России «промышленного обновления», Писарев в то же время ошибочно считал, что под влиянием трудового энтузиазма классовые различия будто бы могут стираться и противоречия между классами сглаживаться. Он признает в некоторых статьях возможность сотрудничества между классами на основе дележа прибылей. Так, по его мнению, может происходить, «когда огромный барыш купца разделяется между производителями так, что каждый из них получает небольшой излишек. Этот излишек тратится непременно или на то, что необходимо для личного потребления, или на улучшение орудий производства» (8, стр. 577).
Далее он утверждает, что «дружное соединение человеческих сил» в ходе трудовой деятельности не только «возвысит общее благосостояние производителей и потребителей, но и поднимет их „нравственное состояние“». Подчеркивая преобразующую силу науки, Писарев полагал, что активное внедрение положительных знаний может рабочих сделать «мыслящими работниками», а капиталистов из практических вымогателей превратить в «мыслящих руководителей» производства. В названных фактах проявился, с одной стороны, результат противоречивых посылок социологии Писарева, а с другой — влияние позитивистской теории о возможной «гармонии» интересов капиталиста и рабочего. Все это сделало критику капитализма Писаревым непоследовательной. Но Писарев не был буржуазным идеологом. Промышленно развитое капиталистическое общество не являлось для него тем общественным идеалом, к которому стремилось прогрессивное человечество, он рассматривал его всего лишь как обязательное промежуточное звено, как необходимую общественную ступень, создающую базу для перехода к строю, основанному на «общечеловеческой солидарности». Писарев выступал за индустриализацию и был виднейшим представителем радикальной мысли России, которая «логикой действительности шестидесятых годов толкалась в сторону социализма» (47, стр. 156–157). В решении проблемы «индустриализма» Писарев был вполне оригинален.
Весьма своеобразным является решение Писаревым вопроса о «мыслящих реалистах» — носителях идеи реализма. Он называл реалистами тех, кто на основании критической оценки действительности умеет выработать по-настоящему трезвый взгляд на жизнь и понять «ту неразрывную связь, которая существует между судьбою каждой отдельной личности и общим уровнем человеческого благосостояния». Конечную цель, или «основную задачу», реалистов Писарев видел в последовательном стремлении к социализму. Очередные же задачи, подчиненные в то же время «высшей руководящей идее», он определял как повседневный, будничный труд во имя того, чтобы «накормить и обеспечить всех нуждающихся». Реалист, по Писареву, это тот, кто посвящает себя общеполезному труду во имя торжества «общечеловеческих целей» и, придерживаясь принципа пользы «для себя и для других», умеет основную задачу приспособить к «самому мелкому практическому применению», т. е. реалист, руководствуясь «великой идеей», должен уметь не только вывести из нее «все ее практические последствия», а и осуществить их в «необходимой постепенности, которая естественно вытекает из их сравнительной важности». Отличительной особенностью реалистов Писарев считал то, что они стоят «выше обыкновенных людей своей сознательностью» и могут не только сами дорасти до разумного понимания общественной пользы, но и приобщить к реализму широкие круги. Ум и чувство реалистов не искажены, как утверждает Писарев, «хронической враждой против других людей», с которыми они связаны единством интересов. В основе их морали — принцип «разумного эгоизма», совмещающий в себе уважение их к своей личности и «самую широкую любовь к человечеству». В результате этого понимание ими личной пользы и последовательного стремления к ней не противоречит общественным интересам. Реалисты, или «новые люди», устраивают свою жизнь так, что «их личные интересы ни в чем не противоречат действительным интересам общества», и стараются вообще свою жизнь построить так, чтобы «личное благосостояние не было устроено в ущерб естественным интересам большинства» (16, стр. 81). Характеризуя реалистов, Писарев подчеркивал, что им обрисованы только их «самые общие контуры». В жизни же они выступают в самом разном облике, зависящем от особенностей характеров, индивидуальных черт, привычек, темперамента и т. д.
