В буфете у стола я увидел ту веселую девушку, которая танцевала с Хорохориным. Ее звали Наташей. На вид ей было лет 25. По озорным серым глазам можно подумать, что она вот-вот разразится смехом.
— Здравствуйте, товарищ комиссар! — с улыбкой поздоровалась Наташа и шаловливым жестом, как во время пляски, расправила свою широчайшую юбку с пунцовыми цветами.
Оказалось, что вместе с полком уходил на фронт ее родной брат — рабочий одного из рогожских заводов.
Я разговорился с девушкой, спросил ее, как понравился ей вечер.
— И вечер замечательный, и полк замечательный! — восторженно ответила Наташа.
Впрочем, таково было общее мнение. Мне то и дело приходилось слышать:
— А полк-то какой! Вот это настоящий полк!..
Была и еще одна особенность этого незабываемого вечера: он больше напоминал чествование полка, чем прощание с ним.
Конечно, может быть, готовясь к проводам мужа на фронт, молодая упаковщица с чаеразвесочной фабрики украдкой и смахнула навернувшуюся слезу; может быть, седеющий кузнец при мысли об отъезде сына-красноармейца сильнее, чем всегда, с надсадой крякнул, бросая окурок махорочной самокрутки, — но этого старались не замечать.
15 октября 1918 года 38-й Рогожско-Симоновский полк [67] выехал на Царицынский фронт, в 10-ю армию, которой командовал К. Е. Ворошилов. По словам Щаденко, это была инициатива В. И. Ленина.
Из Москвы мы отправились на юг четырьмя эшелонами. По дороге я делал записи в своей тетради, сохранившейся у меня до сих пор.
Вот запись 17 октября 1918 года.
«Полк пока хорош. Видя наших красноармейцев, их настроение и порядок, я уверен, что все трудности они выдержат до конца, до победы.
Особенное чувство вызывает молодежь из недавно мобилизованных. Трогает ее искренняя готовность к подвигу.
Здесь много рабочих с заводов и фабрик Рогожского района, которые при мобилизации отказывались от медицинского осмотра.
В эшелоне чувствуется спокойная тихая бодрость, без бравады, без стремления к эффекту, и вместе с тем — уверенность в своем деле, в победе...»
В Козлове (теперь Мичуринск), где находился в то время штаб Южного фронта, эшелон простоял много часов. Несколько раз менялись распоряжения о дальнейшем следовании, пока, наконец, не был получен окончательный приказ: направиться в Царицын в распоряжение Ворошилова.
Эшелоны пошли на Саратов с тем, чтобы оттуда отправиться до места назначения по Волге.
Во время проезда по железной дороге, на одной из станций, в купе, занимаемое Логофетом, Лапидусом и мной, уверенно вошел человек в хорошо сшитом военном френче, с холеными руками и лицом скучающего интеллигента. Он, видимо, точно знал, что вошел в купе командира и комиссара 38-го полка, и очень вежливо попросил нашего разрешения проехать вместе до следующей станции.
Гость оказался ответственным работником Южснаба. Словоохотливый собеседник начал с комплиментов нашему полку, как «действительно регулярному». Дальше следовал пространный рассказ об организации дела снабжения, о том, что главной причиной плохого снабжения является отсутствие учета и ответственности. Он заявил нам, что в РСФСР запасы военного имущества, оставшегося от царского времени, настолько велики, что [68] их совершенно достаточно для изобильного снабжения всей действующей армии, однако в войсках нет дисциплины, никто не считает нужным учитывать имущество, тратят его самым нелепым образом и не желают отчитываться перед вышестоящими организациями. Он особенно упирал на то, что 10-я и, кажется, 11-я армии имеют в Москве свои «весьма своеобразные бюро», стараются получать все непосредственно через центр, минул фронтовую организацию, и «это, к величайшему сожалению, им во многом удается».
— Не поймешь, черт подери, этого франта, — сказал Логофет, когда непрошеный и порядочно надоевший гость простился с нами.
Только позднее нам стало понятно, что наш спутник поехал с нами и вел длинную беседу не случайно, а с определенной целью. Ему хотелось вызвать у нас предубеждение к командованию 10-й армии, с тем чтобы впоследствии, когда 38-й полк столкнется на фронте со многими недостатками снабжения, мы не винили Южснаб.
В Саратове нам пришлось присутствовать при выгрузке с двух пароходов раненых, доставленных из-под Царицына. Несмотря на физическую боль и лишения, раненые красноармейцы проявляли большую стойкость. Они с любовью и гордостью говорили о своих командирах и были преисполнены твердой уверенности в победу революции.
У раненых мы достали несколько номеров газеты «Солдат Революции», издававшейся Политотделом 10-й армии в Царицыне. Читая ее, мы почувствовали непосредственную близость фронта. Аншлаги газеты призывали к стойкости, храбрости, к победе над врагом.
38-й полк перегрузился с железнодорожных эшелонов на три пассажирских парохода и три баржи с буксирами. Нас предупредили, что путь до Царицына нельзя считать безопасным, поэтому на судах были приняты все меры на случай внезапного нападения противника. [69]
24 октября 1918 года мы подъехали к Царицыну. Незадолго до этого 10-я армия отбила натиск белогвардейцев на город и теперь сама готовилась к контрнаступлению.
Как только пароходы и баржи пришвартовались к пристаням, красноармейцы сразу начали выгрузку полкового имущества.
На другой день полк направился в отведенные для него так называемые «студенческие казармы». По дороге предстояло пройти мимо штаба 10-й армии, и товарищ Ворошилов намеревался сделать нам смотр.
Роты выстроились вдоль набережной.
Логофет на ходу успевает осмотреть каждого красноармейца. Его лицо сурово, почти грозно, но все знают, что сейчас он переживает счастливую минуту.
Кивком головы Логофет подзывает одного из ротных командиров. Тот подбегает, держа руку под козырек.
— Что прикажете, товарищ командир?
— Как у вас люди одеты? — Логофет показывает на красноармейца, у которого плохо заправленная шинель оттопыривается складками.
Ротный смущенно дает объяснения.
Выслушав его, Логофет вскакивает в седло и рысью едет в голову полка, к знамени.
— Равняйсь! — слышно по рядам...
Логофет приподнимается на стременах и громко произносит:
— Слушай мою команду! [70]
Удивительное впечатление производили обыкновенные эти слова. Они воспринимались сильнее, чем команда «смирно». Тишина на берегу наступает такая, что слышен крик чаек, летающих над Волгой.
Проходим маршем мимо штаба 10-й армии. Он украшен красными флагами, но к древкам прикреплены черные траурные ленты — в память о погибшем юном герое царицынской обороны Коле Рудневе.
