Со временем люди стали покидать позицию, и это привело к тому, что к вечеру мы удерживали забрызганный кровью уступ горсткой стрелков. Я тоже хотел уйти, но мысль об Айзеке и других моих друзьях спасла меня от ухода. Ни одна из сторон не делала попыток двинуться вперед, и весь остаток этого ужасного дня обе стороны упорно держались за свои позиции. Сражение не прекращалось, огонь винтовок с малой дистанции продолжался час за часом, потери росли и жара не спадала.»
Утром я был свидетелем странного случая. Рядом со мной находился немец по имени фон Брусевиц. Он был офицером в немецкой армии, но за год до этого он своей саблей проткнул гражданского человека во время драки в берлинском кафе. Это происшествие вызвало большой шум и, чтобы не допустить народного возмущения, император уволил его из армии. Говорят, что слово «брусевитство» до сих пор используется в Германии для обозначения высокомерия офицерской касты. Может быть, поэтому он оказался сейчас на вершине Спионоскопа, где ему и суждено было погибнуть, поскольку, несмотря на наши уговоры не высовываться, он постоянно вставал из-за камней, чтобы выстрелить.
Учитывая близость к нм английских солдат, это было безумием, и, после того как он несколько раз испытал судьбу, неизбежное все же произошло. Я видел, как он снова встал, зажег сигарету, выпустил дым, не обращая внимания на летящие пули, и вслед за тем мы услышали глухой звук и он упал мертвым в нескольких футах от меня, с пулей в голове. Но вскоре повторилось нечто похожее. Снизу приехал старый кафр, который плакал и искал тело своего хозяина. Я советовал ему быть поосторожнее, поскольку он вышел из-за укрытия, чтобы поискать среди убитых, лежащих на открытом месте, но он не послушал и вскоре тоже получил пулю в голову.
Час шел за часом, мы продолжали держаться, стреляя каждый раз, когда из-за камней показывался шлем, и в ответ солдаты стреляли по нам. Мы хотели есть, мучились от жажды и устали; вокруг нас были мертвецы, покрытые роями мух, привлеченных запахом крови. Мы не знали о том, что англичане также несли тяжелые потери, и полагали, что им приходится намного легче, поэтому наше уныние росло по мере того, как удлинялись тени.
Наши люди группами уходили с позиции, открыто бросая вызов Рэду Дэниелу, который был бессилен перед лицом этого группового дезертирства, и когда наконец солнце село, я не думаю, что было нас осталось больше чем шестьдесят человек.
Стемнело очень быстро, стрельба прекратилась и наступила тишина, нарушаемая только редкими выстрелами и стонами раненых. Еще долгое время я оставался на месте, всматриваясь в темноту, враги были так близко от нас, что я мог слышать стоны их раненых и доносившиеся из-за бруствера голоса.
Мои нервы начали сдавать, и скоро мне стало казаться, что я вижу идущие на меня фигуры со штыками. Когда я попробовал найти тех, кто днем был рядом со мной, оказалось, что они ушли.» Почти в панике я оставил свое место и поспешил по краю скал в поисках компании, и к моей огромной радости, услышал грубое 'Wer da?' Это был коммандант Опперман, который до сих пор оставался на своем месте приблизительно с двумя дюжинами людей. Он сказал мне оставаться около него, и мы оставались здесь до десяти часов, слушая возню и разговоры врага.
Наконец Опперман решил отступить, и мы спустились с холма тем же путем, по которому он поднялся наверх почти за шестнадцать часов до этого. По пути мы постоянно натыкались на трупы. Когда мы спустились, оказалось, что большей части лошадей нет, их забрали те, кому они принадлежали, но наши лошади и принадлежавшие убитым и раненым оставались там же, где мы их оставили на рассвете, без пищи и воды.
Первое необходимое действие состояло в том, чтобы утолить нашу неистовую жажду и напоить лошадей из ближайшего ручья. Потом мы обсудили, что делать дальше. В течение дня большинство раненых было эвакуировано, но оставалось еще несколько в тяжелом состоянии, которых не на чем было вывезти. Они были собраны вместе, и за ними присматривал старик, который при тусклом свете пытался облегчить их страдания. Никакой информации мы получить не могли и не понимали, что делать дальше, не ведая о том, что англичане в этот самый момент уже отступают, спускаясь по своей стороне Спионоскопа. Мы же полагали, что утром увидим отряды англичан, спешащих к Ледисмиту, и буров, покидающих Тугелу.
В то время как мы говорили, г. Зидерберг вышел из темноты. Я терял его из виду в течение почти всего дня, но он все это время был на холме и спустился незадолго до нас. Он не видел никого из отряда Айзека Малерба и остальной части преторийцев, и понятия не имел, что случилось с ними. Еще несколько отставших присоединилось к нам, и мы согласились вести наших лошадей к лагерю каролинцев, который, насколько мы знали, находился недалеко. Мы, осмотрели седельные сумки бесхозных лошадей в поисках еды, а потом двинулись в путь. Достигнув лагеря каролинцев, мы застали из в состоянии полного хаоса. Фургоны грузились и все готовились уходить. Они весь день сражались и приняли на себя главный удар врага, но теперь, когда все кончилось, в лагере началась паника. К счастью, когда первые фургоны тронулись с места и всадники были готовы последовать за ними, раздался топот копыт и в середину лагеря влетел всадник, который стал кричать, чтобы все остановились. Я не мог видеть его лица в темноте, но услышал, что это был Луис Бота, новый коммандант-генерал, назначенный вместо Пита Жубера, который был серьезно болен. Он обратился к мужчинам с седла, говоря им о позоре, который покрыл бы их, если бы они покинули свои посты в этот час опасности; и столь красноречивым был его призыв, что через несколько минут мужчины ушли в темноту, чтобы повторно занять свои позиции по обеим сторонам Спионоскопа. Я полагаю, что он провел остальную часть ночи, разъезжая от коммандо к коммандо, уговаривая и угрожая, пока не убедил всех возвратиться на позиции, предотвратив таким образом большое бедствие.
Что касается Командира Оппермана и нашей партии, теперь, когда бюргеры Каролины возвращались, мы привели наших лошадей обратно к подножию Спионоскопа и стали ждать там.
Мы проснулись, когда выпала роса, и, пока небо светлело, нетерпеливо смотрели на тусклый контур возвышавшегося над нами холма, на котором не было видно признаков жизни.
Постепенно рассвело, и все еще не было никакого движения. Тогда к нашему чрезвычайному удивлению, мы увидели двух мужчин на вершине, торжествующе машущих шляпами и стрелявших в воздух из винтовок. Они были бурами, и их присутствие там было доказательством, что, почти невероятно, поражение обернулось победой — англичане ушли, и холм был все еще нашим.
