Оставив лошадей, мы стали подниматься по склону мимо убитых, пока не достигли вчерашнего кровавого выступа. Отсюда мы поспешили к английским брустверам, и нашли их брошенными. На нашей стороне линии борьбы было много жертв, но более ужасное зрелище предстало нашим глазам позади английских окопов.
В мелких траншеях, где сражались солдаты, они лежали мертвыми один на другом, а в некоторых местах — в три слоя.
Бурская артиллерия произвела особенно ужасные опустошения, и некоторые тела были страшно искалечены. Всего здесь лежало не менее шестисот убитых, и немного нашлось бы полей сражений, где такое количество убитых помещалось бы на столь малом пространстве.
Вскоре после того, как я достиг вершины, Айзек Малерб и остальные преторийцы подошли туда. Они провели ночь где-то ниже холма, и как и мы, они поняли, что англичане ушли. Айзек выглядел мрачным и усталым, опечаленным смертью брата и других наших компаньонов, но был полон гордости за всех нас, потому что с того места, где мы стояли, можно было видеть Тугелу, и мы в полной мере могли оценить значение нашей победы.
Длинные колонны войск и обозов возвращались на южный берег, и всюду британцы отступали с позиций, которые были ими захвачены ранее на этой стороне реки, а облака пыли, поднимавшиеся над дорогой к Колензо, говорили о том, что и вторая решительная попытка генерала Буллера прорвать оборону Тугелы закончилась неудачей. Следующий час или два мы провели, помогая докторам английского Красного Креста унести раненых и похоронить убитых. К этому времени здесь были уже сотни бюргеров, которые днем раньше отступили и находились в соседних холмах и оврагах, ожидая дальнейшего развития событий.
К полудню Айзек Малерб приказал нам собрать убитых преторийцев. Мы в одеялах снесли их вниз и погрузили в фургон, который должен был отвезти их к Ледисмиту, откуда их должны были отправить в Преторию для похорон. Мы двигались позади фургона, который вез все, что осталось от наших друзей, ведя за собой лошадей с пустыми седлами.
Я вернулся к опустевшей палатке, поскольку в течение нескольких недель четыре моих хороших друга погибли, а наш пятый сосед, де Вос, лежал опасно раненый в каком-то лагере под Спионоскопом. Остались только мы с братом, но его послали в Преторию сопровождать пленных, таким образом я был совершенно один, за исключением нашего преданного старого слуги, который единственный мог ободрить меня.
Некоторое время после нашего успеха при Спионоскопе мы пребывали в радостном настроении, потому что были уверены в том, что теперь англичане точно пойдут на мирные переговоры. Но время шло, и ничего не менялось.
Действительно, мы слышали о том, что генерал Буллер вернулся в Колензо, чтобы собрать еще большую армию и снова атаковать нас, но мы были уверены, что защитники Тугелы будут держаться не видели никаких признаков тех бедствий, которые должны были скоро настигнуть нас. Сделав свое дело, мой брат Жубер возвратился из Претории. Он сказал, что их, пришедших прямо с поля боя, встречали как героев и они спешились, чтобы пожать руку президенту Крюгеру — высшая награда, которой они могли быть удостоены.
Он прибыл в лагерь с тремя моими остальными братьями. Самый старший, Хьялмар, которому было двадцать, изучал право в Голландии, когда вспыхнула война, и с трудом добрался до Трансвааля через португальскую территорию. Двое других, Амт и Джек, которым было соответственно шестнадцать и двенадцать, были школьниками, но и они наконец убедили моего отца позволить им пойти на войну. Джек, правда, оставался в лагере только в течение нескольких дней, поскольку старый Марула во время одного из посещений заметил его и приказал, чтобы он был отослан домой, но во всяком случае с этого времени в нашей палатке мы жили вчетвером.
В середине февраля примерно восемьсот всадников были собраны со всех коммандос, чтобы совершить рейд в Зулуленд. Цели этого предприятия я не знал, но думаю, что это была диверсия, поскольку британцы концентрировали в Колензо большие силы. Двое недавно прибывших братьев уехали на Тугелу, поскольку военная жизнь для них была в диковинку, но мы с Жубером присоединились к колонне, направлявшейся в Зулуленд. Утром мы, снова под командованием Марулы, собрались в ставке коммандант-генерала у холма Булвана. В течение нескольких дней мы двигались на восток через прекрасную живописную страну, где часто встречались краали местных жителей. Зулусы при встрече не показывали страха перед нами, но и проводников не дали, потому что поддерживали англичан.»
Никаких признаков английских войск мы не видели, и вся эта поездка была для нас отдыхом после напряжения последних недель. К сожалению, продолжалось это недолго, потому что на пятый день примчался гонец с приказом Маруле срочно возвращаться в Ледисмит.
Мы вернулись той же дорогой, но намного быстрее, и были в лагере на восьмой день после того, как оставили его. Последние два дня пути мы постоянно слышали звуки канонады со стороны Колензо, и, прибыв в лагерь, получили тревожное известие о том, что англичане прорвали нашу оборону и заняли холм Хлангвану, который считался ключом к линии обороны у Тугелы. Снова объявили сбор добровольцев. Двое моих братьев, Арнт и Хьялмар, снова отсутствовали, поэтому оставались только мы с Жубером, и мы присоединились к остальной части отряда Айзека Малерба. Необходимые пятьдесят человек набрались быстро, и в сумерках, на следующий день после нашего возвращения из Зулуленда, мы отправились в экспедицию, откуда не всем суждено было вернуться.»
Мы двигались большую часть ночи в компании с другими отрядами, спешащими к опасной точке. Дальше к нам присоединились маленькие группы людей, едущих в противоположном направлении, которые не делали никакой тайны из того, что оставили позиции на Тугеле, и когда мы приблизились к реке на рассвете, ситуация была критической. Мало того, что Хлангване был захвачен но и все бурские окопы на северном берегу в радиусе нескольких миль, были брошены, и, что было намного более серьезно, в воздухе царил дух уныния, что сильно встревожило нас.
До сих пор все а Натале верили, что скоро наступит мир, но всего за одну ночь настроение изменилось на пессимистическое, и чем дальше мы двигались, тем больше видели свидетельств растущей деморализации.
Сотни мужчин оставляли новую линию, которая была сформирована в холмах позади оставленных траншей. Они рассеивались в тылу, некоторых собирались группами, другие, грузили и увозили в тыл фургоны, и от их разговоров и поведения веяло бедой, поскольку мы, хотя и знали, что Хлангване пал, не знали, что одновременно с этим пал и дух наших людей.
