Верно, чтобы лучше видеть и слышать, пунктом наблюдения за землянами инопланетяне выбрали ближайшее к Земле небесное тело — ее спутник Луну. Луна во все времена служила людям темой для мечтаний и поэзии. Мы смотрим с Земли на Луну, они смотрят с Луны на Землю. Они обосновались на Луне.
А мы мечтаем.
Она мыла полы, торговала на рынке,
и жила от весны до весны.
На сквозном полустанке далекой глубинки
ей был выдан билет до Луны.
Ах, Луна!
Ах, Луна, серебристое чудо,
тайна ночи, светящийся диск!
Вдруг отсюда — туда, в никуда — ниоткуда,
за удачей на страх свой и риск.
Луноходы, скафандры с журнальной картинки,
как в каком-то немыслимом сне
прогуляться сошлись вдаль по лунной тропинке
вдоль по той и другой стороне.
Ах, Луна!
Ах, Луна — серебристое чудо,
тайна ночи, светящийся диск!
Вмиг оттуда — сюда, в никуда — ниоткуда,
за удачей на страх свой и риск!
Свалки «лунный» ландшафт:
кратер, грунт, ни травинки,
вездехода ржавеет скелет.
Острый выхватил глаз луноходы-ботинки
и со штемпелем звездный билет.
Этой землянке удалось побывать на луне, и «звездный билет» был выброшен ею за ненадобностью, но оттуда его заметили, как приметили и едва различимую точку в мировом океане на «земном шарике».
Моя история любви —
о, my love story,
с горчинкой выдержанных вин,
любовь как море,
любовь что есть, и что была,
что будет вскоре,
любовь — как точка корабля
в открытом море.
Понятна точка корабля, но как понять «любовь — как точка корабля в открытом море»?
Чуть дохнуло океаном,
всколыхнуло ветром —
ставлю парус!
Капитан мой
с трубкой в стиле ретро.
Он владеет мертвой хваткой,
он обходит мели,
и меня он, для порядка,
держит в черном теле.
Но эфир не засоряю
позывными SOSа,
я в глубины глаз ныряю
штрафника-матроса,
будь русалкой, заласкала б!
Мчим под парусами —
рифы, отмели и скалы
нас обходят сами.
Наверное, с их-то возможностями, особого труда не составит приблизить корабль к себе и рассматривать сходни, палубу, капитана с трубкой, штрафника-матроса. А как притянуть ту точку на море, которая называется «любовь»? Что такое «любовь»? Разлагается ли она на элементарные частицы? Интересно, какими видят нас оттуда, из космоса?
Они смотрят на Землю, как на территорию любви, и слышат ритмически четкую, но по смыслу совершенно странную информацию.
Я живу на горе,
над широкой рекой.
У меня на дворе
клен стоит золотой.
Клен горит как в огне,
отчего не весной
столько золота мне,
столько света одной?
Рано утром с горы
я спускаюсь к реке,
золотые дары —
листья клена — в руке.
Ноги сами несут,
моя ноша легка.
Как по небу, плывут по
воде облака.
Поклонюсь до земли —
листья клена прими!
ГДЕ У ЛЮДЕЙ НАЧИНАЕТСЯ ЛЮБОВЬ?
Что любовь для меня?
Это — Дух,
наш с тобой неусыпный пастух.
Это — выплеск волны на реке,
след загара на детской руке.
Что любовь для меня?
Это — горсть
подаянья, нечаянный гость.
Лишь перо от жар-птицы в руке,
след, размытый волной на песке,
дня неверный рассвет.
Это — страх,
страх за все, что рассыпется в прах.
Любовь — как мечта — раствориться в пространстве собственного вымысла и влиться в пространство гармонии со всем сущим.
О землю грянуться —
и перелетной птицей
мне шею вытянуть, и выпростать крыла,
и с лебединой стаей устремиться
в края, где не в сезон —
сезон тепла.
Я на земле стою двумя ногами
и, запрокинув голову, смотрю
на стаю лебедей под облаками,
плывущую на юг по октябрю…
Женщина стоит на крыльце своего дома, смотрит на цветы палисадника, на яблони в саду — и любит всю Землю. На этой территории есть место для двоих.
Не во сне, а наяву
вон из городского плена,
босиком ступить в траву,
окропить росой колена!
Наяву, а не во сне
огородная былинка
рвется в рост на радость мне,
и по мне простолюдинкой,
непокрытой и босой,
и при всем честном народе
хлопотать весь день-деньской
то в саду, то в огороде,
а под вечер истопить
с милым баню.
Ближе к ночи
пару банному остыть
и не застить светлы очи.
Чтоб любила, чтоб любил,
что есть силы, что есть мочи,
что б ни значило светил
внеземное многоточье!
Как видится любовь из космоса? Быть может, любовь сама — некая космическая субстанция? Как она приходит на землю? Есть ли школа любви?
Если и есть, то у каждого своя собственная.
Безудержной страсти нельзя научиться.
Он женщину встретил:
со взглядом волчицы,
с неслышною поступью твари лесной,
с подпалиной рыжей в прическе копной.
Глаза, чуть раскосые, свойство имели
присущее зверю, —
они зеленели
от страсти, и в полную фазу луны
зелеными искрами были полны.
Он пил этот яд и не чаял напиться,
все глубже в глаза погружаясь волчицы.
А что же сама «волчица»?
Хорошо с тобой мне быть
женщиной бульварной,
по тебе с ума сходить
от любви угарной.
Обнял — голая земля
для меня перина,
и как есть вся жизнь моя —
разлюли-малина!
Поцелуй твой прян и пьян,
жарок, сладок, долог.
Чист предутренний туман,
густ, и чем не полог?
Третий лишний нам — фонарь
в прелести бульварной.
Пламя — я, и Божья тварь
по природе тварной.
Достижения пришельцев впечатляют, но у тех, кто живет на Земле, свои измерения, и, может, кто-то из чужаков рад был бы услышать в свой адрес:
Там, в твоем далеке,
знал бы ты, как мне люб!
Влага только тебе моих глаз, моих губ,
зачерпнуть и испить — вот всего и трудов,
вот тебе и мотив моих строф.
ПОЭЗИЯ — СТИХИЯ ДЖОКОНДЫ
Мой медовый, аметистовый!
Голос за душу берет,
а в душе моей неистовой,
как в цветке, томится мед.
Собирает дань душистую
ненасытная пчела.
Отдала, мой аметистовый,
меду дань я отдала.
Накопила соты сладости,
мой медовый, для тебя,
горечь сот, вкусив по младости
всласть, мой сахарный, любя.
Все цветет в душе неистовой,
так цветет, как маков цвет,
мой медовый, аметистовый,
ты, кому закона нет!
Означает ли это, что на мужчину не распространяются земные законы? В таком случае он сам для женщины пришелец, инопланетянин.
