Юрий Софиев - Синий дым

На туманные Крымские горы
Тихо падал сухой снежок,
И чернели морские просторы —
Это наш короткий пролог.
А потом в прозрачной лазури
Я увидел зелёный Босфор.
Сердце радовалось до дури
Теплоте сиреневых гор.
Загудели гнездом осиным
Европейские города.
Развернулись повестью длинной
Поучительные года.
Время шло. В тяжёлой заботе —
Легче летом, труднее зимой —
Жизнь раскрылась мне в чёрной работе,
Трезвой, честной, нелёгкой, иной.
В эти жёсткие годы впервые
Жизнь увидел по-новому я.
К трудовой потянулись России
Её блудные сыновья.
Так фабричный гудок и лопата,
Трудный опыт, прошедший не зря,
Нам открыли, жестоко и внятно,
Смысл и чаянья Октября.

Прекрасные руки твои на клавишах.
Ты играешь Шопена.
По углам полумрак.
Ты играешь Шопена,
И так дико и странно,
Что на свете сейчас
Существует война.
Тысячи жизней,
Чтоб могли быть счастливыми,
Гибнут и падают
В кровь и грязь…
Ты играешь Шопена,
А мне бы не надо
Смотреть на прекрасные руки твои.

Ты помнишь, как бежали мы с тобой
По снегу рыхлому на шведских лыжах.
Проваливался в снег по брюхо Бой —
Твой пёс в подпалинах волнисто-рыжих.
Стояли старорусские леса,
Отягощённые мохнатым снегом.
Белесые ложились небеса
Над нашей жизнью и над нашим бегом.
Потом мы юность провели в седле,
В тулупе вшивом, на гнилой соломе,
И, расстилая на сырой земле
Потник, почти не думали о доме.
Потом расцеловались на молу
И разошлись бродить по белу свету.
И вдруг столкнулись где-то на углу
Парижских улиц, через двадцать лет!
Должно быть, для того, чтоб в тишине
Ловить приёмником волну оттуда.
Тогда в жестоком кольцевом огне
Лежала Русса каменною грудой.
Нас не было с тобой — плечом к плечу —
Когда враги ломились в наши двери.
И я, как ты, теперь поволоку
До гроба нестерпимую потерю.
И только верностью родному краю,
Предельной верностью своей стране,
Где б ни был ты — в Нью-Йорке иль в Шанхае —
Смягчим мы память о такой вине.

Географическая карта!
Пески пустынь. Простор морей.
С какой надеждой и азартом
Склонялся в юности над ней!
Воображеньем зачарован,
Я странствовал по вечерам
Над старым атласом, в столовой
Засиживаясь до утра.
Бежали голубые реки
С вершин коричневых хребтов.
Я полюбил с тех пор навеки
Тугие крылья парусов.
За ученическою партой
Вдруг встали дальние края.
Географическою картой
Развёртывалась жизнь моя.
Простая, трудная, и всё же
Скитанья тешили меня.
На угольной платформе лёжа,
Иль грея руки у огня
В Албании или Тироле,
Измучившись и сбившись с ног,
И в трудной и счастливой доле
Я слушал вещий зов дорог.
Не ущербляется с годами
Воображение моё.
Всё те же бредни: ночь на Каме,
Костёр, собака и ружьё.

Мы распрощались с другом на пороге.
— «До скорого!» И вот ночной Париж.
От прежнего — неповторимы, строги —
Остались только очертанья крыш.

И утомлённый болтовнёю праздной,
Отравленный вонючим табаком,
По этим улицам, пустым и грязным,
Иду я медленно домой пешком.

Как холодно! Лет семь каких-нибудь,
В такую ночь, каким огнём объята…
Постой, постой, дружок мой, не забудь!
— В тридцать девятом, а не в сорок пятом.

И ржавый, одинокий лист, шурша,
Гонимый ветром, кружит по аллее.
Как страшно мне, что нищая душа
Ещё при жизни холодеет…

Медлительное облаков движенье.
Сияет осень, и несёт река
Мир тишины и зябких отражений,
Заколебавшихся у поплавка.

Взлетев на воздух, описав кривую,
Сверкнув на солнце мокрой чешуёй,
Расплачивается за роковую
Свою ошибку окунь небольшой.

И кто-то, подошедший незаметно,
Приветливо мне «здравствуйте» сказал.
— Как нынче клёв? — с приветствием ответным
Ему я место рядом указал.

И выпустил табачный дым сквозь губы,
О рыбной ловле, жизни и судьбе
Беседует тепло и дружелюбно —
Ещё вчера совсем чужой тебе.

Тростник и побуревшая осока,
А под ногою ржавая вода.
В осеннем небе, чистом и глубоком,
Несмелая и ранняя звезда.

А горизонт, зарёй сожжён дотла,
Рассыпался сиреневою пылью.
Охваченный волнением всесильным,
Я вскидываю два стальных ствола.

Тревожный крик взлетевшего бекаса.
Свинцом горячим раненый в плечо,
Он падает. Спешу по почве вязкой…
Как птичье сердце бьётся горячо!

И на ладони, в буром оперенье,
Комочек тёплый. А в душе моей
Как непохожи эти два мгновенья
В противоборствующей сущности своей.

В окне «Орёл», сверкая «Алтаиром»,
Склоняется за снеговой хребет.
В калейдоскопе пережитых лет
Перемещаются виденья мира.

Следя за дней стремительным разбегом,
До зимнего рассвета не усну.
Посёлок спит. Лишь резко тишину
Нарушит лай, да скрип шагов по снегу.

Проходит жизнь, как на цветном экране —
Моря и реки, страны, города,
Сердца и лица, что моём скитаньи
Я накопил за долгие года.

Да, не в борьбе — в упорном созерцанье,
И не вслепую, и не наобум,
Но в жизнеутверждающем исканьи
Я закалял нелёгкую судьбу.

Я возвращеньем в дом судьбе ответил.
Но очень поздно к дому подошёл.
Я слишком много трудных лет провёл
В блужданиях по душам и планете.