Монгол присел здесь на корточки, а мы с Глаголевым с минуту молча созерцали его, мысленно измеряя разделявшее нас расстояние.
– Сколько по-твоему?
– Далеко, ваше благородие… И взаправду сегодня на наших одрах не доедешь…
– Километров сорок, а?
– Да, пожалуй что будет.
Делать нечего, приходилось возвращаться к своим, не сделавши главного. Все же, однако, моя поездка не оказалась вовсе безрезультатной, и прежде всего потому, что я видел и нанес на карту хребет, имя коего, сохранившееся без изменения на протяжении двух тысячелетий, служит опорным пунктом для восстановления тех путей, по коим совершались главнейшие передвижения народных масс в древнейшие времена. Так, под утесами этого хребта мы застаем знаменитого китайского полководца Ли-лина, окончившего свои подвиги надписью на скале в ущелье Ван-сянь-лин, и тут же разыгралась одна из самых замечательных битв, какие знавала история, когда в 628 г. старшина уйгурский Пуса, во главе пятитысячного отряда, наголову разбил стотысячную армию тукиэского (туркского) хана Цзели (Хели), преследовал ее до Небесных гор (Тянь-Шаня) и «великое множество людей полонил».
Высоким ровным валом рисовался перед нами этот хребет, и тогда как его западный конец падал круто и выделялся совершенно отчетливо, восточный сходил на нет, расплываясь в мглистой дали горизонта. Долго искал я на его гребне вторую точку для требующейся засечки, но и отыскав, потерял, когда взобрался затем на вершину одного из бага-ма-цзуншаньских отрогов. Таким образом, северо-восточное простирание хребту Ихэ-Ма-цзун-Шань пришлось придать, руководствуясь одним впечатлением.
Над долиной он подымается по меньшей мере метров на девятьсот, так что абсолютная высота его гребня, вероятно, значительно превосходит 9000 футов (2940 м). На такую высоту указывает и одевающая его древесная и кустарная растительность, среди коей ель, береза, рябина и крушина (яшель-агач, Rhamnus erytroxylon?) занимают высший горизонт самых глухих ущелий, а ива, тополь и целая свита кустарников: Cotoneaster (ргай), шиповник, таволга, карагана и лоза – долину верхнего течения Ма-цзун-шань-гола.
По словам монголов, Ма-цзун-Шань, что значит «хребет Конской Гривы»[250] – двурядовый хребет. Северная цепь выше южной, зато последняя шире первой: обе же смыкаются на востоке, где одиноко подымается высокий голец (его я не видел). Тут горы очень круты, ущелья узки и поросли еловым лесом, воды много; она собирается в одно русло и течет на протяжении нескольких километров, после чего вдруг исчезает в камнях; но русло, занимая все дно межгорной долины, тянется и дальше. Это очень трудный участок дороги, и так как горы здесь круты, покрыты крупной осыпью и не имеют лугов, то сюда заходят разве только охотники на маралов. Межгорная падь кончается барьером из огромных каменных глыб (мореной?), из-под которых выбивается высоким водопадом ручей, образующий ниже болото, поросшее высоким камышом.
Урочище это носит название Кун-ухусен-булак, что будто бы значит «Ручей убившегося человека»; названо же оно так потому, что в давнопрошедшие времена какой-то человек захотел взобраться по каменному барьеру до того места, откуда выбивается водяная струя, но сорвался и разбился. В это урочище собираются русла Нюр-гол, Лу-цо-гу и другие, а далее из него вытекает Ма-цзун-шань-гол, вдоль русла которого идет дорога на Мо-чэн (Mo-мин). Несомненно, что именно эту речку называли Потанину Шулюстен-булак, что значит «Открыто протекающая вода»[251]. Она не добегает до реки Эцзин-гола, но ее русло обильно поросло тополем (Populus euphratica).
В урочище Кун-ухусен-булак живут ныне халхасцы; но до дунганского восстания здесь стояли солдаты и пасся императорский табун; развалины импаня и до сих пор еще уцелели. Свое содержание стража получала через начальника мо-чэнского гарнизона.
До г. Мо-чэна от урочища Комен-уксюм-булак считается 450 ли, причем дорога очень часто отходит от русла Ма-цзун-шань-гола и идет по колодцам Хун-лю-цзин (100 ли), Нань-чэн (80 ли), Да-хун-Шань (100 ли), Чжинтай (90 ли), Мо-чэн (80 ли). От колодца Чжинтай отходит дорога к каменноугольным копям, лежащим к югу от Нурусунь-ола – довольно высокой горной гряды, отделенной лишь узкой долиной от Ихэ-Ма-цзун-Шаня; сюда же, как мы уже знаем, проложен и колесный путь, пересекающий Сы-дуньский солонец.
Продолжением Ма-цзун-шань-голского пути служит Нюр-голский через колодец Да-чан (50 ли), родники Нюр-гол (80 ли) и Ло-ба-чэн (120 ли), где он и сливается с тем, которым мы будем следовать в Хами. Вариантом этой дороги служит тропа, обходящая гряду Нюр-Шань с севера и ответвляющаяся от главного пути у колодца Да-чан. Она проходит через урочище Нюр и колодец Хоримту (90 ли), который приметен издали по огромной пирамиде, подымающейся среди солонца. Хомбо утверждал, что это только груда камней, сложенная по приказанию Цзо-гумбоу (Цзо-цзун-тана), пожелавшего таким наглядным путем показать громадную численность своей армии, но, во-первых, издали она мне вовсе не казалась грудой камней, а довольно стройным монументом, во-вторых, насколько известно, Цзо-цзун-тан, отправив этим путем главную массу своих войск, сам предпочел остаться в Гань-су; в-третьих, трудно допустить, чтобы кто-либо из китайских полководцев мог остановиться на такой детской затее, как складывание холмов из камней в дикой пустыне. Кстати замечу, что в Хамийском оазисе аналогичные действия приписывались дунганскому вождю Баян-ху, причем мне указывали даже такие груды камней, давнее происхождение коих не подлежало сомнению.
Поперек хребта Ма-цзун-шань имеется одна, да и то в настоявшее время почти заброшенная, тропа. Она выводит в долину Е-ма-чуань и ведет к бывшему пикету Мын-шуй через колодцы – Хун-лу-чэн (от урочища Кун-ухусен-булак – 90 ли), Цаган-чулу (120 ли) и Е-ма-чуань (100 ли).
Сказанным исчерпываются мои сведения о хребте Ихэ-Ма-шзун-Шань.
Когда я спустился с горы Нюр-Шань, чай уже закипал. Отдохнув с полчаса, я велел подать себе лошадь и направился к высившемуся на юге хребту Бага-Ма-цзун-Шань. Глаголев с лошадьми остался внизу, я же полез на ближайший утес, откуда передо мной развернулся тот же ландшафт – голая каменистая пустыня, а за ней точно флером затянутая темная масса хребта, мелкозубчатый гребень которого не давал возможности отличить засеченную мною вершину. Досадуя на неудачу, я стал было уже спускаться обратно, когда вдруг увидал впереди тропинку, ведшую вверх по ущелью, глубоко врезывавшемуся в массу хребта.
– Куда ведет эта тропинка?
Хомбо, которому я задал этот вопрос по возвращении на бивуак, не замедлил ответом:
– В Лу-цо-гу.
– Но разве ты ездил этой дорогой?
