Учитывались и результаты парламентских выборов. Да, они принесли победу коммунистической партии. Но если подсчитать мнение всех голосовавших, в том числе тех, кто отдал голоса партиям, не преодолевшим пятипроцентный барьер, получалась такая картина: 21 миллион голосов был отдан за прореформистские, демократические партии (в том числе оппозиционные, например, «Яблоко», ДВР), 11 миллионов — за партии, на электорат которых Зюганов мог рассчитывать лишь в небольшой степени, скажем, на треть. «Сатаров и его коллеги, — пишет Леон Арон, — надеялись, что страх… перед свертыванием реформ и возвратом к прошлому снова спасет президента».
И, добавлю от себя, спасет страну.
Такова первая стадия ельцинского анализа.
Вторая стадия — оценка главного конкурента. Лидера коммунистов Зюганова. Его потенциальных возможностей, его резервов.
В январе 1996-го ситуация выглядела в этом смысле весьма тревожной.
Если простой избиратель, судя по опросам, вовсе не собирался поддерживать Зюганова или упрощать ему дорогу к власти, то общественное мнение сильно качнулось в его сторону.
Поясню: «общественное мнение» — это ведь не только сухие цифры опросов, некая среднестатистическая «душа населения». Это общественные деятели, политики, журналисты. Те, кто каждый день выступает, пишет, оценивает, говорит… и влияет, влияет, влияет. Влияет на эту «среднестатистическую душу».
В январе 1996-го демократическая пресса, журналисты, публицисты и философы, из «двух зол» (Ельцин или Зюганов) не выбирала никого — и тот и другой кандидат казались одинаково плохим вариантом. Более того, постепенно чаша весов склонялась в пользу Зюганова.
В это трудно поверить сегодня, но это было именно так. Логика самая простая: Ельцин неизбираем. Что дальше? Можно ли в принципе голосовать за Зюганова? Оказывается, можно…
Андрей Синявский, писатель:
«Во Франции не будет трагедией, если Ширака не переизберут на второй срок. Точно так же не будет трагедии в Америке, если не выберут Клинтона. А почему в России обязательно трагедия?.. Если не Ельцин, то трагедия».
Яков Кротов, священник:
«Нет, извините… я не приемлю концепции “меньшего зла”. Мне со злом не по пути, даже с маленьким. Тем более что оценка Ельцина как “меньшего зла” достаточно субъективна. Для родственников чеченца, которого убили в 1996-м, самое большое зло — Ельцин. И, во всяком случае, делать меньшее зло символом борьбы с большим — странно. Все равно что вместо Рождества Христова праздновать день рождения Ленина под лозунгом “Ну Ленин же — не Гитлер!”».
Вячеслав Игрунов, ученый:
«С Зюгановым, который, на мой взгляд, движется в сторону социал-демократии, можно обсуждать ряд проектов и направлений в развитии страны… Коммунистов нельзя считать нашими устойчивыми союзниками, но они вызывают у меня меньшую неприязнь, чем другие фракции — НДР, ЛДПР».
Чутко улавливающие политическую конъюнктуру обозреватели, видя молчание действующего президента, уже начали выстилать ковровую дорожку перед лидером коммунистов. Мне же из всех подобных статей больше всего запомнился «подвал» в «Общей газете» политолога Дмитрия Фурмана. Он яростно доказывал, что победа Зюганова на выборах (ох, как всем неудобны были эти выборы!) — гораздо лучше, чем победа Ельцина. Что Зюганова, мол, перетерпим, уйдем в подполье, в то сладостное состояние, когда враг понятен, методы борьбы — тоже, выдержим, выстоим и потом победим…
А вот если, мол, Ельцин, то демократия в России будет проиграна навсегда.
Словом, интеллигенция уже готовила себя к новому этапу — борьбе за демократию в условиях подполья или полуподполья. Как уж повезет. А если вспомнить, как широко распахнулись информационные двери перед Зюгановым во время подведения итогов парламентских выборов, в час его триумфа, какие подобострастные интервью брали у него и в газетах, и на НТВ, и на «Радио России», то ситуация могла показаться крайне тревожной. Зюганов создавал (или ему создавали) образ не просто «борца за права угнетенных», но борца благопристойного, солидного и презентабельного.
С этим «посланием» Геннадий Андреевич в качестве фигуры номер один в российском политическом истеблишменте решил поехать в Давос, на Всемирный экономический форум.
Он тоже анализировал свой электорат и приходил к таким же выводам, что и Ельцин: надо расширять, надо искать новую социальную опору. В среде предпринимателей, например. Да и интеллигенцию, которая колеблется, не знает, куда ей бежать, тоже можно привлечь на свою сторону.
Зюганов был принят в Давосе в кругу крупнейших бизнесменов мира с большим интересом (форум открылся 1 февраля). Всех волновало ближайшее будущее России. Заранее объявлен «русский день», один из главных в программе. Первым номером значилась пресс-конференция Геннадия Андреевича. Собралась огромная аудитория. Слушала внимательно, затаив дыхание. Записывала. Конспектировала.
«Надо найти правильное соотношение государственных, коллективно-долевых и частных форм собственности при условии, что все подчиняются закону, вовремя платят налоги и система организации хозяйства так построена, что выгодно работать, а не воровать и пьянствовать», — говорил Зюганов.
«Государственный контроль необходим в ключевых отраслях экономики, но не может быть и речи о широкой национализации собственности, если наша партия придет к власти. Мы понимаем, что если завтра у кого-то начнут отнимать, то послезавтра по всей стране — от Мурманска до Владивостока — будут стрелять. Те приватизированные предприятия, которые хорошо работают и соблюдают трудовое законодательство, будут иметь все возможности работать и дальше. Опасность будет грозить лишь тем предприятиям, которые уничтожают, ликвидируют, разворовывают производственную базу, но этим должны заниматься соответствующие органы, как в любой стране, строго по закону», — обещал Зюганов.
«В нашей стране есть опасения у всех жителей, в том числе и у инвесторов, что положение может окончательно развалиться, дестабилизироваться. Поэтому наша точка зрения — и она сформулирована во всех документах — надо без потрясений и гражданской войны нормализовать весь промышленно-производственный процесс».
«КПСС была не партией, а системой управления страной, в то время как КПРФ — полноценная политическая партия, в отличие от своей предшественницы она выступает за многоукладную экономику и политический плюрализм, КПРФ отказалась от атеизма, открыта для диалога с любыми политическими силами», — убеждал Зюганов.
После этой речи его приглашали на разнообразные завтраки и обеды, его интервью были просто нарасхват. Многие дамы, и российские, и зарубежные, видевшие все это по телевизору, про себя отметили: Зюганов как-то незаметно расцвел, стал прилично выглядеть, хорошо одеваться…
