– Вот какие на нашей земле люди, – растроганно произнес Михаил Александрович.
– За вашим Андреем Соколовым тянемся, – ответил Дмитрий Филиппович.
– А меня за Андрея Соколова критики ругали: по нему за границей судят о русских людях, а он пьет водку.
Мы возмутились: да главное ли это в Соколове! Образ мужественного и стойкого человека помог поднять головы и расправить души тысячам людей на нашей земле. Мы уже знали со слов тезки героя, Анатолия Дмитриевича Соколова, что рассказ «Судьба человека» написан в защиту этих людей.
Но Михаил Александрович сам перевел свою обиду на шутку:
– Господи! Что мой Соколов! В Швеции мне рассказывали: «Пришел в тамошний ресторан человек и потребовал десять рюмок водки. Ему принесли. Первую и десятую он выплеснул на пол, а остальные выпил подряд. Официант изумился: почему так? «Первая у меня плохо идет, последняя губит».
Больше трех часов продолжалась беседа. На прощание Михаил Александрович просил передать уральцам привет. Так мы и расстались – до скорой встречи на нашей уральской земле.
И весь вечер, и на другой день мы были под впечатлением встречи. И очень обрадовались, когда к нам в гостиницу приехал Анатолий Дмитриевич. Он приехал, чтобы записать наши адреса. Но скоро у нас всех было такое чувство, словно вчерашняя встреча продолжается, потому что и Анатолий Дмитриевич, и мы говорили только
о Шолохове, его жизни и книгах.
Узнали мы, что Михаил Александрович много и плодотворно работает над романом «Они сражались за Родину». Задуманный вначале как роман о солдатах, о солдатском юморе, сейчас он перерастает в многоплановую эпопею о войне. Раньше роман начинался с тех глав, какие известны читателям, а сейчас они стали второй книгой. Появилась первая – о предвоенном годе. Добавилось много героев, судьбы которых позволяют показать войну во всем ее масштабе.
К Михаилу Александровичу, человеку большой души, приезжает и приходит много людей со своими делами, нуждами и заботами.
– Выходишь утром из дому, – рассказывает Анатолий Дмитриевич, – а на улице уже сидят и старые, и молодые.
– Что ты пришла, старая? – спрашиваю у одной.
– Да к Лександрычу, за пензией.
– В собес иди.
– Собес-то собесом, а Лександрыч лучше.
* * *
Мы увозили с собой теплоту шолоховской встречи, весенние запахи донской земли и надежду на новую встречу у нас, на Урале.
Константин Прийма1
Вешенские встречи
К творческой истории шолоховских произведений
Вечер. Дует холодный сиверко. Иду из райкома через сквер станицы Вешенской. Возле памятника В.И. Ленину неожиданно слышу голос Наума Федоровича Телицына, бывшего красного партизана, с которым вчера расстался в станице Каргинской:
– Э-ей, таманец, сюда!
В теплом пальто, в шапке-ушанке сидит он на скамье – широкогрудый, могучий, краснощекий. Возле него переминается с ноги на ногу маленький, сухонький, седой старик.
– Познакомьтесь, – предлагает мне Телицын, показывая на седого старика, и поясняет: – Вот это тот самый старейший учитель Вешенского района, что учил Мишу Шолохова аз-буки-веди-глаголь.
– Тимофей Тимофеевич Мрыхин, – представился старик, пожимая мою руку, и сухое, остроносое лицо его, с седыми космами бровей, просияло доброй улыбкой.
– Присаживайся, – пригласил Телицын.
– А у меня ноги продрогли, – ответил Мрыхин, – лучше пройдемте к Дону, что ли.
Мимо старинного собора мы прошли на высокий берег Дона. Слева от нас, тоже на высокой круче, пламенел в отблесках заката двухэтажный дом Шолохова. Против шолоховского двора, под кручей, Дон круто, почти под прямым углом, сворачивает на юг и широченным руслом, меж лесов, уже затопленных половодьем, катит свои вешние воды к станице Базки.
Наум Федорович сообщил Мрыхину, кто я и зачем приехал в Вешки.
– Доброе ты дело задумал, таманец, – говорит Наум Федорович. – Я всю ночь размышлял, перебирал в памяти прожитое. Эх, если бы я знал, что ты приедешь, то в те далекие годы, наверное, записал бы многое. Ну, что тебе еще рассказать к «Донским рассказам»? Вот, может, ты, Тимофей Тимофеевич, поможешь. Помнишь, была у нас в имении войскового старшины Алферова коммуна?
– Помню. Была коммуна «Искра», – говорит Мрыхин.
– А не «Знамя Ленина»?
– «Искра», – настаивает Мрыхин.
– А кто в ней был председателем? – допытывается Телицын.
– Не помню, – отвечает Мрыхин. – Я в ней бывал только два раза. Выезжали однажды туда из станицы Каргинской ставить спектакль… Уж не помню точно, что мы показывали. Кажется, «Недоросля» Фонвизина. Но была эта комедия у нас переделана на новый лад. И Шолохов с нами ездил. В нашей хуторской самодеятельности Шолохов был главным комическим актером. Да и комедию эту «Недоросль» переделал, видимо, Шолохов, и шла она под названием «Необыкновенный день». Шолохов с огромным успехом исполнял роль Митрофанушки.
– Постой, Тимофей, – остановил Телицын учителя, – это ты после таманцу расскажешь. Ты мне помоги вспомнить, как называлась коммуна, кто в ней был предом?
– Говорю же, «Искра», кто ею верховодил – запамятовал, – ответил Мрыхин. – Помню, что он был хромой.
– Вот-вот, – воскликнул Телицын. – Хромой. С Урала. Механик – на все руки мастер. Из раненых комиссаров. Еще он женился там, в коммуне, на одной казачке, которая его скрывала при белых.
– Не знал я его близко, – говорит Мрыхин. – Раз видел на спектакле, а потом на крыльце имения.
– Я же к чему клоню, – допытывался Телицын, все больше распаляясь сам и «подогревая» учителя. – О коммуне этой шла добрая слава. Дружно они жили и работали. И в году двадцать четвертом, кажется, появился у них первый трактор. Фордик. Первый трактор на Дону.
– Об этом слыхал, – подтверждает учитель. – И даже ездил туда с Александром Михайловичем Шолоховым – отцом писателя, ездил смотреть, как пашет трактор.
– А кто не ездил? – горячо продолжает Телицын. – Да тогда на эту диковинку – на первый трактор в коммуне, – пожалуй, за сто верст ездили любоваться.
– Приезжаем в имение, то есть в коммуну, – перебил Мрыхин Телицына. – Перед маем это было. А трактор прямо от колодезей ворочает залежь. Двухлемешным плугом пахал. Глубина – в колено. Походили мы по пахоте. Борозда – прямо канава. Чернозем – хоть хлеб мажь. Идем к дому панскому, а там народу! И пешие, и с котомками за плечами. И вдовы с детьми. И однолошадников с бричками – душ пять. Подошли и мы. Прислушиваемся, о чем гуторят. А это беднота из окрестных хуторов пришла в коммуну проситься. И что там было! Коммуна-имение уже переполнено. И ее председатель, вот этот хромой, с крыльца объясняет: «Граждане! Я с дорогой душой бы принял вас, да некуда. Уж не токмо амбары – каретник и конюшню перестроил под жилье. Не могу же я вас, как цыган, оставить под шатрами для смеху и сраму». А вдовы плачут и кричат: «Примай в коммуну, примай. Мы за лето себе хатки сами поставим». Александр Михайлович Шолохов и говорит: «Вот что наделала машина. Ты гляди, как потянула людей в коммуну…»
