Когда письмо Фрауэнглассу было опубликовано, шквал народного недовольства был еще выше, чем в связи с прошением в защиту Розенбергов. Обличительная страсть всех обозревателей страны была направлена на Эйнштейна.
The New York Times: “В этом случае жесткие и незаконные проявления гражданского неповиновения, к которым призывает профессор Эйнштейн, – это борьба с одним злом с помощью другого. Ситуация, против которой восстает профессор Эйнштейн, конечно, требует корректировки, но ответные действия не связаны с противостоянием закону”.
The Washington Post: “Своим безответственным предложением он перевел себя в категорию экстремистов. Он еще раз доказал, что научный гений не гарантирует прозорливости в делах политических”.
The Philadelphia Inquirer: “Вызывает особое сожаление, что столь чтимый ученый такого уровня позволяет использовать себя в качестве инструмента пропаганды врагами страны, предоставившей ему такое надежное убежище… Доктор Эйнштейн спустился с небес, чтобы с плачевным результатом побаловаться идеологией и политикой”.
The Chicago Daily Tribune: “Всегда удивительно обнаружить, что человек, обладающий столь выдающимися интеллектуальными способностями в одной из областей, является простаком или даже болваном в других”.
The Pueblo (Colorado) Star-Journal: “Он должен был бы знать это лучше всех. Эта страна защитила его от Гитлера”14.
Обычные граждане тоже не отставали. “Посмотритесь в зеркало, и вы увидите, как позорно вы выглядите – нестриженый, как дикарь, и в русской шерстяной шапке, как большевик”, – заявлял Сэм Эпкин из Кливленда. Настроенный против коммунистов обозреватель Виктор Ласки послал ему длинный, написанный от руки текст: “Ваш новый разнос общественных институтов этого великого государства окончательно убедил меня, что, несмотря на ваши огромные научные познания, вы идиот, представляющий угрозу для этой страны”. А Джордж Стрингфеллоу из Ист-Ориндж, Нью-Джерси, не разобравшись, заметил: “Не забывайте, вы покинули коммунистическую страну, чтобы жить здесь, где вы можете быть свободны. Не злоупотребляйте этой свободой, сэр”15.
Сенатор Маккарти тоже выступил с угрозами, хотя из-за общественного положения Эйнштейна и не столь яростными. “Каждый, кто советует американцам не выдавать известную им секретную информацию о шпионах и саботажниках, сам является врагом Америки”, – сказал он, не упоминая прямо Эйнштейна или его высказывания16.
Однако в этот раз писем в поддержку Эйнштейна было больше. Один из наиболее забавных откликов прислал его друг Бертран Рассел. “Вы, по-видимому, полагаете, что необходимо всегда подчиняться закону, как бы плох он ни был, – написал этот философ в The New York Times. – Вынужден предположить, что вы осуждаете Джорджа Вашингтона и придерживаетесь того мнения, что ваша страна должна вернуться к вассальной зависимости от ее королевского величества королевы Елизаветы II. Как верноподданный британец я, конечно, приветствую такую точку зрения, но, боюсь, в вашей стране поддержки она не получит”. Эйнштейн написал Расселу благодарственное ответное письмо, жалуясь: “Все интеллектуалы этой страны, вплоть до самого зеленого студента, основательно запуганы”17.
Абрахам Флекснер, уже покинувший Институт перспективных исследований и живший на Пятой авеню, воспользовался случаем, чтобы восстановить отношения с Эйнштейном. “Как американец я благодарен вам за письмо мистеру Фрауэнглассу, – написал он. – Вообще американские граждане вели бы себя более достойно, если бы полностью отказывались отвечать на вопросы об их личных мнениях и убеждениях”18.
Одним из самых трогательных было письмо от подростка, сына Фрауэнгласса. “В эти тревожные времена ваше заявление – одно из тех, что могут изменить курс этого государства”, – говорил мальчик, и в его словах было зерно истины. Он сообщал, что до конца жизни будет беречь письмо Эйнштейна, а в конце в виде постскриптума добавил: “Мои любимые предметы те же, что и у вас. Это математика и физика. Сейчас я изучаю тригонометрию”19.
Многие инакомыслящие просили Эйнштейна вступиться за них, но он раз за разом отказывался. Он сделал то, что считал нужным, и не видел, почему он и дальше должен принимать участие в драке.
Но одному человеку Эйнштейн помочь согласился. Это был Альберт Шэдовиц, профессор физики, во время войны работавший инженером. Он участвовал в создании профсоюза, вытесненным со временем из рабочего движения, поскольку среди его членов были коммунисты. Сенатор Маккарти хотел доказать, что этот профсоюз связан с Москвой и представляет угрозу для оборонной промышленности. Шэдовиц, который был членом коммунистической партии, решил использовать для защиты Первую, а не Пятую поправку к Конституции, как и советовал Эйнштейн Фрауэнглассу20.
Шэдовиц так волновался, что решился позвонить Эйнштейну и просить о поддержке. Но номера Эйнштейна в телефонной книге не было. Поэтому он сел в машину в Нью-Джерси, доехал до Принстона и появился на пороге дома Эйнштейна, где его встретила Дукас – верный телохранитель Эйнштейна. “Вам назначена встреча?” – грозно спросила она. Он сознался, что нет. “Вы не можете просто так прийти и поговорить с профессором Эйнштейном”, – заявила она. Но, когда Шэдовиц объяснил, в чем дело, Дукас какое-то время разглядывала его, а потом взмахом руки показала, что он может войти.
Эйнштейн был облачен в свой обычный наряд – мешковатый свитер и вельветовые брюки. Он отвел Шэдовица наверх, к себе в кабинет, и заверил его, что тот поступает правильно. Он интеллектуал, а особый долг интеллектуалов – постоять в таком деле за истину. “Если вы выберете этот путь, можете по своему усмотрению использовать мое имя”, – великодушно предложил Эйнштейн.
Шэдовиц был удивлен выданным ему карт-бланшем, но с радостью им воспользовался. Во время предварительного закрытого слушания допрос вел главный юрисконсульт Маккарти Рой Кон, а сам Маккарти просто слушал. На вопрос, коммунист ли он, Шэдовиц ответил: “Я отказываюсь отвечать и делаю это по совету профессора Эйнштейна”. Неожиданно Маккарти сам включился в допрос. Вы знаете Эйнштейна? Не слишком, ответил Шэдовиц, но я с ним встречался. Когда по тому же сценарию прошло и открытое слушание, газетные заголовки были такими же, как в случае дела Фрауэнгласса, и шквал писем был такой же.
Эйнштейн верил, что он скорее хороший, чем неблагонадежный гражданин. Прочтя Первую поправку, он пришел к выводу, что следование ее духу и составляет суть заветной американской свободы. Один из разгневанных критиков отправил ему открытку, где было перечислено то, что он назвал “американским символом веры”. В частности, там было сказано: “Моя обязанность по отношению к моей стране – любить ее, придерживаться ее Конституции, следовать ее законам”. Эйнштейн в уголке написал: “Это именно то, что я и делаю”21.
