Это была весьма своеобразная статья закона, и применялась она тоже своеобразно. Сталин прибегал к ней всякий раз, когда ему приспичивало разделаться с очередными соратниками Ленина, возможными претендентами на власть, а следовательно, его соперниками. Правда, вынося приговор, Сталин крайне редко учитывал смягчающие вину обстоятельства.
Это совершенно бесчеловечное письмо Курскому было написано Лениным 17 мая. А спустя девять дней после этого в кабинете доктора Розанова раздался телефонный звонок. Из Горок звонила Мария Ильинична: «Пожалуйста, приезжайте немедленно. Володе что-то плохо, какие-то боли в животе, рвота».
В определенных обстоятельствах ни один врач не рискнет самостоятельно, в одиночку, осматривать больного, даже если он является его пациентом. И доктор Розанов, во избежание возможных обвинений в контрреволюционной деятельности при неблагоприятном исходе заболевания, вызывает других врачей. Машина, направлявшаяся в Горки, помимо Розанова, везла еще несколько врачей, в том числе Дмитрия Ульянова, брата Ленина, Семашко, Авербаха и Левина, расстрелянного впоследствии по обвинению в отравлении Максима Горького. Помещичий дом, в котором до того жил Ленин, ремонтировался. Ленина временно переселили в дом поменьше, находившийся там же, на территории усадьбы. Оказалось, что накануне больной ел рыбу; домашние подозревали, что она была не очень свежая, и этим, возможно, объяснялась его рвота. Он плохо спал, ночью гулял по саду, а утром испытывал острые рези в животе и головную боль. Но врачей гораздо больше обеспокоило то, что у него была затруднена речь и проявились признаки частичного паралича правой стороны. Одно дело установить диагноз и выяснить причину заболевания, писал доктор Розанов, и совсем другое дело неожиданно вдруг признать, что человек поражен неизлечимой болезнью. Впервые врачи вынуждены были констатировать факт, что Ленин страдал серьезным заболеванием, связанным с нарушением деятельности головного мозга. Он еще мог говорить; мог изобретать статьи законов; был еще в состоянии управлять государством. Но они знали, что он перенес первый удар.
Мария Ильинична продолжала с надеждой твердить, что виной всему рыба, однако, когда ее спросили, было ли еще кому-нибудь плохо из тех, кто ел рыбу, она замолчала. Все чувствовали себя хорошо, ни у кого рвоты не было.
Врачи прописали Ленину покой, велели максимально ограничить рабочее время и не принимать посетителей. Большую часть дня он должен был проводить в постели. Доктора приготовились к долгой возне с трудным и строптивым пациентом.
Через три недели после первого удара Ленин стал протестовать против больничного режима, заявляя, что он вполне здоров, и требовал, чтобы ему разрешили писать и читать письма и принимать посетителей. Но врачи были неумолимы. Они настаивали на том, что ему вообще нельзя работать, а когда он спрашивал у них, чем он болен, отвечали уклончиво. У него было что-то с глазами. Вызван был доктор Михаил Авербах. Когда он приехал, Ленин после осмотра тихонько подозвал его к себе: «Говорят, вы человек смелый; скажите правду, это ведь паралич, и он прогрессирует, да? — Его голос дрогнул, и он продолжал: — Если это паралич, какой от меня будет толк и кому я буду нужен?» Доктору Авербаху повезло, потому что в этот момент в комнату вошла медицинская сестра, и вопрос больного повис в воздухе.
Но к середине июля Ленин настолько подавил врачей своей волей, что ему было позволено читать, заказывать книги из его библиотеки в Кремле и иногда даже принимать посетителей. Однако читать газеты ему все еще запрещали. В Горки привезли погостить маленького Виктора, пятилетнего сына Дмитрия Ульянова, и Ленин с мальчиком после обеда ходил в лес по ягоды. Навещала брата и Анна Елизарова. В то время основными его посетителями были родственники. Но однажды приехал Сталин. Ленин в Горках напоминал ему утомленного после жарких боев служивого, находящегося на временном отдыхе в военном лагере за линией фронта. В то же время Сталину показалось, что Ленин хорошо выглядит, несмотря на болезнь, в его глазах по-прежнему вспыхивали знакомые насмешливые огоньки.
— Мне нельзя читать газеты, — иронически заметил Ленин. — Мне нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся у меня на столе, боясь, как бы он не оказался газетой и как бы не вышло из этого нарушения дисциплины — так передавал слова Ленина Сталин.
Они рассмеялись и в нарушение всех запретов принялись говорить о политике.
Через месяц Сталин вновь побывал у Ленина. Он нашел, что тот изменился к лучшему, прошла его нервозность, он был совершенно спокоен. Осенью впервые за все годы советской власти выдался хороший урожай зерна.
— Положение тяжелое. Но самые тяжелые дни остались позади, — сказал Сталину Ленин. — Урожай в корне облегчает дело. Улучшение промышленности и финансов должно прийти вслед за урожаем. Дело теперь в том, чтобы освободить государство от ненужных расходов, сократив наши учреждения и предприятия и улучшив их качество. В этом деле нужна особая твердость, и тогда вылезем, наверняка вылезем.
О капиталистических державах Ленин отозвался так:
— Жадные они и глубоко друг друга ненавидят и раздерутся. Нам торопиться некуда. Наш путь верен: мы за мир и соглашение, но мы против кабалы и кабальных условий соглашения. Нужно крепко держать руль и идти своим путем, не поддаваясь ни лести, ни запугиванию.
Судя по словам Сталина, опубликовавшего свой отчет о встрече с Лениным в сентябре, Ленин был, как всегда, беспощаден и непримирим к меньшевикам и эсерам.
— Да, они задались целью развенчать Советскую Россию. Они облегчают империалистам борьбу с Советской Россией, — сказал он. — Попали в тину капитализма и катятся в пропасть. Пусть барахтаются. Они давно умерли для рабочего класса.
Сталин поведал Ленину о бесчисленных слухах и легендах, появившихся в иностранной и эмигрантской печати, будто Ленин скончался. На это Ленин рассмеялся и сказал:
— Пусть их лгут и утешаются. Не нужно отнимать у умирающих последнее утешение.
Болезнь не сделала Ленина добрее, ничуть его не смягчила, о чем свидетельствует со всей очевидностью, например, следующий эпизод. Так случилось, что председателем Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, то есть российского парламента, состоявшего из депутатов от городских и сельских Советов, был русский — М. И. Калинин. ВЦИК собирался нерегулярно, и в его функции входило автоматически и беспрекословно одобрять все решения, уже принятые Центральным Комитетом партии. Ленину пришло в голову, что настало самое время ударить по русскому великодержавному шовинизму, издавна ненавистному ему. В записке, адресованной Каменеву, он пишет:
