Летом мы запускали на пустыре змеев и «монахов», во время дождя делали запруды и самодельные корабли.
Иногда, сестры брали меня на прогулку в выемку, где проходила железная дорога, и там мы собирали цветы, ловили бабочек. Так что летом было очень хорошо.
Но вот наступали холода, и выпадал снег.
Территорию улицы около дома убирали жильцы, для чего она была разбита на участки. И вот рано утром после снегопада, пока снег не утоптали, надо было его сгрести в кучи, а потом вывезти во двор.
Для вывозки снега в ход пускалось все: и санки, и корыта, и даже ведра.
В снежные зимы во дворах скапливалось столько снега, что старшие ребята строили целые дома и замки, а некоторые умельцы проводили туда даже электричество.
Вечерами все ребятишки собирались в какой-нибудь квартире на кухне. В каждой квартире кухни были большие, с русской печкой, так что было тепло и вместительно. Там старшие девочки, которые уже ходили в школу, читали нам сказки и учили читать и писать. Для этого у каждого из нас была фанерка, покрытая черной краской и белый грифель или кусочек мела. И хотя было бедно, но, все равно, вспоминается детство, как самое лучшее время.
Мне шел уже десятый год, когда родители смогли меня послать на весь летний сезон в пионерлагерь. После трехмесячного отдыха даже родители меня не узнали, так я поправился и подрос. Да и в нашей семье стало немного легче с едой, а аппетитом я не страдал и после обеда мог скушать еще тарелку пшенной каши с хлебом. Вот в эту осень и произошло мое первое «крещение».
Прямо напротив нашего дома находился завод МЗОЦМ (Московский завод обработки цветных металлов), а рядом с ним построили большой, в два этажа деревянный клуб.
Недавно я там проезжал и видел здание этого клуба: рядом с новыми домами он выглядит, как развалившийся сарай, но в то время он нас восхищал.
На втором этаже этого клуба показывали кино и, конечно, все ребята старались на него попасть.
Вход в клуб был из короткого коридора, в котором было несколько ступенек. Перед входом узкий тротуар, мостик через канаву с водой и мостовая.
Вот ребята при выходе из кино и устраивали такой порядок: они становились по обе стороны коридора и, когда выходил пацан, начинали толкать его от стенки к стенке, пока он не вылетал на улицу.
Еще хорошо, если падал на мостик или тротуар, а если в канаву с водой, то начинался всеобщий хохот, так как все остальные останавливались смотреть на эту забаву.
В свое время я не раз попадал в эту переделку, если не удавалось проскочить за спинами взрослых. В особенности доводил меня один мальчишка – Фима Киксман. У него было еще два брата, да и он был старше и сильнее меня.
Вот и в этот раз, приехав из пионерлагеря, я пошел в клуб смотреть кино. При выходе повторилась старая история, но с другим окончанием.
Когда меня толкнули, я налетел на Фимку Киксмана, но он не успел меня оттолкнуть. Я схватил его и еще одного пацана и, вылетев на улицу, обоих бросил в канаву.
Смеялась вся Марьина роща, а со мной стали более осторожны – я завоевал «авторитет».
Рассказал я об этом случае так подробно, потому что после этого случая меня уже не обижали и приняли в свою артель, как равноправного, все ребята.
С года 1935 наша семья стала жить нормально.
Я помню, как сейчас, когда мама с папой сделали ремонт и купили новую мебель.
Мои сестры были уже большими, а Аня считалась даже невестой.
Начиная с этого времени, мама стала покупать мне много игрушек, чтобы я меньше бывал на улице, так как, завоевав авторитет, я стал верховодить среди мальчишек и готов был пропадать на улице целыми днями.
В школе я учился очень хорошо, так как, обладая прекрасной памятью, почти не нуждался в домашних занятиях, да и сестры здорово помогали.
Память и способность рассказать прочитанное развились у меня благодаря библиотекарше, работающей при нашем клубе.
Когда я пошел в школу и научился читать, сестра Люба отвела и записала меня в библиотеку.
В это время папа работал в мастерской по пошиву кожаных пальто и костюмов для высшего комсостава, находившейся на Гоголевском бульваре. Но работал папа на дому, а мама ему помогала, так что заказчики приезжали к нам на примерку, и это сыграло свою роль и в моей жизни.
Один из заказчиков помог папе купить мне велосипед. В то время велосипед был «дороже» Жигулей, и я был на «седьмом небе» от счастья (все мальчишки завидовали мне) и только друзьям я давал кататься на нем.
На коньках я научился кататься рано.
Все мальчишки, когда наступала зима, привязывали веревками к валенкам или ботинкам коньки и гонялись по улицам.
Чтобы отучить меня от улицы, купили мне ботинки с коньками (гаги) и абонемент на каток в центральном парке Красной армии, находящемся на Екатерининской площади (ныне площадь Коммуны). Так что сразу после школы я переодевался, брал коньки и шел на каток, не пропуская ни одного дня.
Занятия спортом (летом – велосипед, зимой – коньки), хорошее питание быстро сделали свое дело – я очень сильно подрос и, главное, окреп.
В 1936 году моя старшая сестра Аня вышла замуж за брата нашего соседа – Матвея Слуцкого, и папа купил им комнату в Большом Кондратьевском переулке (около м. «Белорусская»). А 16 апреля 1937 года в возрасте 12 лет я стал дядей, так как Аня родила Фирочку.
К сожалению, память не совершена, и что было в свое время очень важным и значительным – забылось. Но очень хорошо я помню, как будучи маленьким, мы с мамой ездили с ней несколько раз к ней на родину – в Хойники.
Мы ехали до Гомеля, а там была пересадка на местный поезд.
В Хойниках жили мамина сестра Хана и брат Лева со своими семьями. К сожалению, я забыл даже имена своих двоюродных сестер и братьев.
В Хойниках не только дети евреев, которых было очень много, но и дети белорусов, говорили на белорусском и еврейском языках. Вот там я и научился понимать и говорить (немножко) по-еврейски.
Средний, любимый мамин брат погиб во время гражданской войны, и меня назвали его именем – Моше-Вейвл, так как его звали Володя.
Дядя Лева погиб во время Великой отечественной войны, а тетя Хана умерла.
ИТК – 400/2 г. Тула
24 мая 1964 года вместе с другими меня из Тульского изолятора (тюрьмы) привезли в «воронке» (машина для перевозки заключенных) в ИТК-400/2 (Исправительная трудовая колония). До конца срока наказания мне оставалось 10 лет 4 месяца и 1 день.
Я не знаю, кто первый лишил человека свободы, но думаю, что это было в доисторические времена. И удивительно, что в конце 20 века это положение осталось. Говорят, что пока есть преступники, останутся и тюрьмы. Я же попробую доказать обратное – пока есть тюрьмы, будут преступники. Но вернусь к 24 мая 1964 года.
Из тульской тюрьмы в ИТК 400/2 нас в количестве 22 голов (не человек, а именно голов: так там – в ИТК считают заключенных) привезли и поместили на КПП (контрольно-пропускной пункт).
Там с нашими личными делами ознакомились начальник спецчасти и зам. начальника колонии по оперативно-режимной работе, после чего двух заключенных отправили обратно в Тульский изолятор, как теперь называется тюрьма.
Там же, на КПП, мы прослушали первую лекцию о том, кто мы и как должны себя вести.
Привезли нас в ИТК часов в 9 утра в «вольной» одежде, а без малого в 12 часов с нарядчиком перевели в жилую зону для регистрации.
Мы, как стадо баранов, стояли в узком коридоре с тремя дверьми, одна из которых вела в нарядную, другая – в спальню, а третья – в туалет.
Когда мы так стояли, начался обеденный перерыв, и на нас налетела толпа в одинаковых черных спецовках с шапочками, как у немцев. Я не знаю, как другие (потом я выяснил, что все реагировали одинаково), но сам я не мог отличить одного от другого и стоял с мешком, прислонившись к стене.
И вдруг двоих, пришедших со мной, стали бить, бить зверски, как может бить только толпа. Мы стояли оцепеневшие, ожидая своей очереди. Когда драку остановили, эти двое были все в крови и синяках. Это было мое первое знакомство с колонией, но день еще не кончился.
После того, как нас записали и распределили по отрядам, повели обедать, а потом в кладовую, где мы переоделись в «форму».
Я попал во 2-ой отряд, и меня отвели в жилую секцию, где указали койку на 2-ом «этаже».
В то время в колонии не хватало заключенных, и нас всех – вновь прибывших вывели на работу во вторую смену для зарядки ремней.
Верстаки для сборки транспортерных лент стояли во дворе производственной зоны. Ремни для этих лент, которые мы должны были заряжать, т. е. вставлять заклепки, представляли собой прорезиненные ленты длиной 9,5 метра. В дальнейшем, на эти ленты клалось брезентовое полотно и деревянные рейки – так получалась транспортная лента для комбайна.
Часов в 9-10 вечера, когда стемнело, ко мне подошел один парень и сказал, чтобы завтра я отдал ему макинтош, сапоги и костюм, в котором привезли меня в ИТК, а иначе мне будет плохо.
