«Всё в ярком инее…»
Всё в ярком инее – пустые
Проулки, площади, дома.
От пара белого седые,
Как сказочные терема.
Молчат фасады старых зданий,
Молчат торговые ряды.
Сверкает лёд холодной гранью
В недавней лужице воды.
Горят у Иверской часовни
Костром огни её лампад.
А дальше площадь, колокольня,
Соборов золото, Сенат.
Поодаль башни Арсенальной,
Заброшенный Монетный двор.
За толщей стен и снег печальный,
И удивительный простор.
Тревожа пеленою зыбкой
И ранью солнечного дня,
Холодная зима с улыбкой
Пришла и смотрит на меня.
Осенняя земля предвидит холода.
Я трогаю рукой оплавленные комья.
Тебе моя ладонь открыта – сколы льда
По-новому блестят сегодня.
Закаты ноября подёрнуты золой.
Зимы пугливое начало.
Одно лишь облако в лазури голубой
Бледнеет ало средь высот
И разбавляет стылость.
Последний раз зажегся небосвод —
И тьма спустилась.
И снова пепел и огонь.
Полнеба пламенем объято.
И в темноте, уже ночной,
Чуть тлеет полоса заката.
Кусок оттаявшей землицы…
Подворье, ставшее проулком,
Как будто сон тяжелый снится —
Беззвучный, бесконечный, гулкий.
Пласт отслоился необычный —
Увиделось на белом всхолмье —
Блестят кресты и колокольни
Монастырей первопрестольной.
Идем Рождественкой. Кисельным
Мы возвращаемся обратно.
И мокрые сияют стены
Церковки голубой надвратной.
Придут глубокие снега.
Закружат белые метели.
И в складках вязов поседелых
Надолго приютится тьма.
Здесь каждый возглас приглушён
Здесь не услышишь даже крика.
Пустыня белая безлика —
Ни восклицаний, ни имён.
Летит колючая пурга
И полнит небо мутным снегом.
А утром вся округа в белом
Блестит полянами без дна.
Горит вечерняя заря.
Охрипших соек стынут крики.
И сохнут плети ежевики
В коротком блеске ноября.
Как ослеплённые кусты
Мгновенным пламенем объяты,
Дымами красного заката
Среди ползущей темноты.
Могучие дубы – черней…
Холмов пустеющих убранство.
Прозрачное кольцо пространства
Сжимается в плавильне дней.
Какие у зари права,
Какое странное призванье.
Дней переполнить очертанья,
Вдыхая осени слова.
«Белый простой шиповник…»
Белый простой шиповник.
Белый, призрачно-белый.
В белом твоем мерцанье
Тонет суетный мир.
Дивертисмент в Мариинском.
Люстры горят и свечи.
Кто-то неосторожный
Свой платок обронил.
Цивилизованные люди
Вообще-то так не поступают.
Они во всем порядок знают.
Они приличья соблюдают.
Я после тысячи примерок
Надену нужную улыбку.
Но подведет меня, наверно,
Играющая хрипло скрипка.
Она внезапно заиграет,
И я забуду о приличьях,
Забуду я, что ждут гримасы,
Зобы, глаза и клювы птичьи.
Во мне играет хрипло скрипка,
И я открытыми глазами
Смотрю на лица человечьи.
И с некоторых грим сползает.
«Жасмин и розы в дельфской вазе…»
Жасмин и розы в дельфской вазе.
Так вот, что нашептал оракул,
Так вот вчера о чем ты плакал
В горячей темноте у моря.
Как ты бежал по голой кромке
У ног далекого прибоя,
Дышал сырой травой морскою
У кромки дня, у кромки моря.
Деревья цветут. Цветы их в траве меркнут.
Становятся пылью. В руках осторожных – прахом.
И мокрую устилают землю,
Оставив на пальцах едва уловимый запах.
У каменистого грота два амура
Шепчутся тихо под шум воды журчащей.
Полные губы дрожат от счастья.
Шорох летящий.
«Сквозная легкость облаков…»
Сквозная легкость облаков
Среди ночных провалов темных.
Свет деревень по виду сонных
Среди лесов.
В разрывах – яркая луна
В тревожных замедленьях плавных,
И в облачности черной – траур,
Дней тишина…
На чужих квартирах нетрудно прожить.
Трудно представить, что ты обо мне ничего не знаешь.
Трудно скрывать от тебя эту жизнь.
Трудно обижать, трудно ранить.
Потому не говори никогда, что я тебе лгу.
Просто не все пока открываю.
За все платить надо, за каждую дыру.
Но я проживу в любом сарае.
Березы задумались, и задумалась я.
Не заметила, как трава померкла.
Старые листья глядят на меня,
Мерят своей меркой.
Я ничего не изменила в твоей судьбе.
Я не стала твоей опорой.
Быстро летят за днями дни.
А хорошие стихи пишутся нескоро.
Лес встретит нас
И тишиной, и сыростью.
И первой яркой
Ленточкой кумачной.
Мы отдадимся его милости.
Мы засмеемся, мы заплачем.
И прислонившись
К дереву тяжелому,
Страшась и радуясь,
Еще робея,
Расставим осторожно в памяти
Все то, чем тайно
Столько лет владели.
«Чернеют ивы вдоль дороги…»
Чернеют ивы вдоль дороги,
В просветы смотрят перелески,
В пути подгонит спуск отлогий
И ветер резкий.
Вот ручеек.
Но нет кустов.
Болотце, ржавчина и кочки.
Ни деревца и ни кусточка.
Лишь радужная оболочка
Глаз детских выскажет упрек.
Ветер.
Он везде.
Холодный, рвущийся, звенящий.
В развалах глинистых дорог
Увязнуть бы и стихнуть мог.
Но продолжает рядом виться,
Пока не изнемог.
Откуда это во мне – чтоб не выпустили из вида,
Чтобы видели – вот он я, чтоб земля обо мне полнилась слухом…
Грациозней нельзя – кошка поводит ухом.
Ива цветет – желтизна ее с каждым днем светлее.
В гуще близкой зелени различить нельзя,
Где та ива, где та аллея…
«Хатунь встречает тишиной…»
Хатунь встречает тишиной.
Постройкой ярко-бирюзовой.
Букет терновника пунцовый
Горит кирпичной стеной.
Сухая жесть берез слепит.
Светлеют пятна поздних яблок.
Голубоватый воздух сладок
И дымом жертвенным прошит.
На взгорке несколько домов
Сияют новой светлой кровлей.
Зимою вспомнится с любовью
Сухая свежесть вечеров.
С вареньем – золотистый чай.
Душистая краюшка хлеба.
Сиянье звезд. И мы на небо
поглядываем невзначай.
«В темноте оступиться недолго…»
В темноте оступиться недолго.
Мрачно темнеет бок леса.
Низкие берега робко
Топкое обвели место.
Тоньше стали деревья.
Тень от дуба
На колее сломалась.
Ночь
за спиной сжалась.
«Под влажный щебет птиц…»
Под влажный щебет птиц давай припомним
Все то, что с нами не было и было.
Среди цветов лесных укромных
подышим струйкой голубого дыма.
В просвет стволов увидим небо.
И красоте его порадуемся зрячей.
Все узелки развязаны. Беспечно
под ноги катится зеленый мячик.
«Небо с реющими стрижами…»
Небо с реющими стрижами,
Редкими перистыми облаками.
Словно Тот, кто их ласково сеял
Странно рассеян.
У старых вязов меркнет позолота.
Сегодня дождь
Всю ночь стучал по крыше.
Нет, осень не собьешь со счета.
Но кто-то новый из потемок вышел.
Пусть никого не видно в темноте.
Но лес уже почувствовал тревогу.
По мерно нарастающему звону,
Разлившемуся в черноте.
«Обиду я выдохнула молча…»
Обиду
Я выдохнула молча.
Но деревья застонали.
Я не видела их лиц,
Только спины.
Резкость морщин,
Умноженная на резкость моих слов,
Убила бы их.
«Головки клевера из памяти всплывают…»
Головки клевера из памяти всплывают.
Их волнами раскачивает ветер.
Лиловые и красные соцветья
Не убывают,
Их больше,
Их сносит вместе с криком большого ворона.
Он, словно настоящий,
Опять летел над поредевшей чашей
И полем.
Синеет под ногами лед,
И неба серого просветы
Приходят полосою светлой
И уплывают в свой черед.
Мальчишки, побросав пальто,
Гоняют шайбу у лабаза.
Щербатые на горке вязы
И голо смотрят и светло.
Извозчик перепутал век.
Заехал не спеша на площадь.
И сонную ругает лошадь
Беззлобно на глазах у всех.
