Так они шептались несколько лет. Но однажды Лиля сказала Эльзе, что больше никогда не будет играть — в этот день она влюбилась. Детство кончилось, и Соколовы, Орловы и Синицыны остались лишь не страницах Лилиного дневника — вместе со своими вышивками «прямо с натуры».
* * *
Примерно в то время как Лиля начала учиться в гимназии, на далеком Кавказе крупный глазастый мальчик со своим отцом объезжал горные леса, преодолевая туманные перевалы. И отца, и сына звали одинаково — Владимирами, а фамилия их была Маяковские. Мальчик родился в 1893 году в селе Багдади, в семье лесничего, высокого, широкоплечего, черноволосого человека. Лицом сын был похож на мать — кареглазый, с каштановыми волосами, а сложением, манерами — на отца. У Володи были еще две старшие сестры — Люда и Оля. Жизнь семьи протекала в трудовой, полной забот обстановке.
И пока Лиля и Эльза играли гаммы на рояле (старшая с отвращением), Володя, набив фруктами карманы, валялся на берегу горной речушки и зачитывался Жюлем Верном и «Дон Кихотом» — грамоте его обучили «всяко — юродные сестры». Чтобы мальчик мог поступить в гимназию, семья переехала в Кутаис. Володя увлекался рисованием, и единственный в городе живописец, видя его способности, занимался с ним бесплатно. Родные были уверены, что мальчик станет художником.
Но в 1906 году относительное благополучие семьи кончилось — умер отец. Он укололся иглой, подшивая бумаги, и скончался от заражения крови. С того дня и до конца жизни у сына развилась маниакальная страсть к чистоте. Нося в кармане пиджака портативную мыльницу, он при всяком удобном случае будет мыть руки, поливать их одеколоном и всюду тщательно протирать посуду, опасаясь инфекции.
Осиротев, семья переехала в Москву, не имея ни родных, ни связей, ни денег. Сняв квартирку, мама пустила жильцов «с обедами», на что Маяковские жили, разумеется, скудно.
* * *
В эти же годы в Москве, неподалеку от семейства Каган, жил мальчик, который тоже ходил в гимназию, к математическим наукам был равнодушен, но зато очень интересовался историей и социологией. Родился он в 1888 году, звали его Ося, а фамилия — Брик. Его отец был потомственный коммерсант, владелец торгового дома «Павел Брик, Вдова и Сын». На Средиземноморье он покупал темные кораллы, а потом продавал их в Средней Азии и Сибири. Максим Павлович был нормальный бизнесмен, как сказали бы теперь, за что его сыну Осипу не раз доставалось в советские времена. Семья была интеллигентная, дети, как и сестры Каган, получили хорошее домашнее воспитание. У Оси были брат Павлуша и сестра Вера, которая училась в одной гимназии с Лилей, — через нее они все и перезнакомились. Дело в том, что в женской гимназии ученицы под влиянием революции 1405 года организовали кружок по изучению политической экономии — да-да, как ни странно! — и руководителем кружка выбрали Осю Брика; он учился тогда в восьмом ► массе, и его только что исключили за революционную пропаганду (вскоре, правда, восстановили).
«Мы собирались у кого-нибудь из подруг на дому, — вспоминала Лиля, — требовали независимости Польше, Выносили резолюции. Удирали с уроков на митинги, втайне от домашних. Вскоре Москву объявили на военном положении, и мы завешивали окна одеялами. Каждый шорох казался подозрительным, и когда ночью в квартире раздался звонок, я, уверенная, что пришли с обыском, разорвала брошюрки, фотографии Марии Спиридоновой и похорон Баумана и спустила в уборной. Оказалось, что пришел дворник и просил плотнее завесить окна. Очень мне было обидно».
Не установить уже, насколько Лилю интересовала в кружке политэкономия, но она сразу влюбилась в Осю, навсегда, до конца жизни… Ей было четырнадцать, ему семнадцать. Виделись они на занятиях в кружке, встречались на елках, иногда ходили на Петровку кататься на коньках, пару раз танцевали на гимназическом маскараде. Образ жизни двух семейств был схож. Вечера обычно проводились дома, с детьми, горничная вносила самовар, и, сидя под шелковым абажуром, родители вслух читали им «Ниву» или «Город и усадьбу», внимательно рассматривая картинки.
Такая бурная юность
Красивая, незаурядная, общительная Лиля с пятнадцати лет вела счет поклонникам. Перелистывая сегодня дневники ранних ее лет, видишь, каким она пользовалась неимоверным успехом. Этому способствовала рыжеволосая красота, живой, общительный, но независимый характер и сексапил, который она излучала помимо своей воли.
Когда они с мамой поехали на каникулы за границу — ей было пятнадцать лет, — в Бельгии ей сделал предложение студент. Но она отказала ему, не оставив надежды, и в Москве получила сусальную открытку: замок, увитый плющом, с виньеткой «Я умираю там, где привязываюсь…». «Надеюсь все же, что он остался жив», — комментировала Лиля Юрьевна, перебирая старые бумаги.
Каникулярные поездки были для нее полны приключений: тихонько выйдя из купе, где мирно спали мама и Эльза, она до поздней ночи флиртует с офицером в коридоре, сидя на ящике с копчеными гусями (!); от дальнейших поползновений кавалер отказался, лишь узнав, что Лиля — еврейка, и утешал ее: мол, для женщины это не страшно. Вскоре они приезжают в Тифлис, и ее атакует молодой татарин — «богатый, красивый, воспитанный в Париже. Он предлагает мне две тысячи на туалеты, чтобы проехаться с ним по Военно-Грузинской дороге», — писала она в дневнике.
В Польше они живут у бабушки в Котовицах, и там ее родной дядя вне себя падает перед ней на колени и бурно требует (!) выйти за него замуж, а он, мол, все уладит с родными (?) и т. д. «Мама не знала со мной ни минуты покоя и не спускала с меня глаз», — вспоминала Лиля Юрьевна.
Сестер повезли под Дрезден, где «владелец санатория — весь в шрамах от дуэлей» засыпает ее комнатку цветами и каждый вечер к ужину ей одной подает голубую форель. Он умоляет выйти за него замуж и, хотя женат, обещает немедленно развестись, как только она даст согласие. Схватив дочерей, Елена Юльевна срочно бежала домой. Лиля же воспринимала эти довольно серьезные ухаживания как веселые приключения.
С детских лет до глубокой старости было в ней нечто, что привлекало внимание людей с первого взгляда.
«Сын шорно-седельного фабриканта-миллионера Осип Волк, — можно прочесть в ее записках, — каждый день присылал цветы, к ужасу мамы — ведь я еще была гимназистка! Он сумасшедше любил меня и хотел, чтобы я умерла, для того чтобы умереть вслед за мной, что меня совершенно не устраивало. Когда я пришла к ним в дом впервые, он водил меня по комнатам, как гид, приговаривая: картина такого-то, стоит столько-то, куплена там — го. Скульптура такого-то, куплена там-то, заплачено столько-то. У него была своя упряжка; лошадь звали Мальчик. Через неделю появился О., и я прогнала Волка».
