Для нас испанские события — нечто большее, чем вооруженная борьба республиканцев с франкистами. Мы отчетливо сознаем: фашизм вышел в свой первый военный поход. Мы предчувствуем, что этот поход — лишь пролог будущей войны. И эта война своим острием будет обращена против нашей, Советской страны. В этом мы нисколько не сомневаемся.
«Салют, Испания!» — стучат наши сердца.
«Салют, Испания!» — повторяют миллионы людей во всех уголках земного шара.
И из разных стран, прорываясь в Испанию сквозь все преграды, на борьбу с фашизмом идут люди, проникнутые гневом и ненавистью. В один боевой строй с войсками республики, с испанским народом встают батальоны имени Тельмана, Чапаева, Эдгара Андре, Домбровского, Парижской коммуны, — встают русские, поляки, чехи, австрийцы, коммунисты, честные социал-демократы, беспартийные, рабочие, моряки, писатели…
Интернациональная бригада! Как бы и нам попасть в нее? Право, у нас есть все основания для этого: мы молоды, умеем владеть оружием и всей душой стоим за свободных испанцев. Мы летчики, для республиканцев наша профессия — клад.
Первым отваживается перейти от мечтаний к делу Саша Минаев — посылает письмо в испанское посольство. Хотя мы и не знаем, есть ли в Москве такое посольство. Попытка оказывается неудачной, видимо, письмо не нашло своего адресата…
Но неудача Минаева не обескураживает нас, мы вновь обращаемся к различным организациям, лицам. По-разному пишем об одном и том же: наша мечта — стать бойцами Интербригады.
С юга на север наступает весна. В Испании республиканцы одерживают несколько побед. После тяжелой осени 1936 года, когда иной раз казалось, что дни Мадрида сочтены, после кратковременного затишья фронт снова приходит в движение. Воодушевленные первыми успехами, защитники республики вместо «No pasaran!» («Они не пройдут!») провозглашают «Pasaremos!» («Мы пройдем!»)
А на наши письма все нет и нет ответа.
Но вот перед Первым мая 1937 года мы узнаем, что в Москве гостит испанская делегация. В газетах пишут о ней много. Делегация примет участие в первомайской демонстрации на Красной площади. Вновь строим планы: может быть, удастся встретиться с испанцами…
И еще одна маленькая надежда: в эти же дни командование нашей авиационной бригады ознакомило летно-технический состав с приказом наркома обороны Климента Ефремовича Ворошилова. В приказе говорилось о том, что за последние месяцы на его имя поступает много рапортов, а еще больше писем с просьбой военнослужащих послать их в Испанию.
Мы заметили, что в приказе не было категорического запрета обращаться к наркому по этому вопросу, наоборот, приказ был составлен в разъяснительной форме, и мы даже читали мысленно, скорее угадывали подтекст этого хорошего, доброго документа: «Поймите, дорогие товарищи! — сложное это дело, всему свое время».
— Знаешь, Борис, — говорит мне Минаев, откладывая газету, — весна, что ли, на меня действует, но хорошие у меня предчувствия: сбудутся наши мечты.
Наконец-то! Едем! Ночь. Мерно постукивают колеса вагона. Оконное стекло черным-черно. Изредка появляются на нем желтые пятнышки далеких огоньков, покачиваются, тлеют и пропадают. Спят мои товарищи, мои новые друзья. Спокойно, положив под голову жесткую руку, спит Бутрым. Замолк, закрыв, словно от усталости, глаза, Саша Минаев.
Мчится поезд, уносит нас от Москвы. Серьезный шаг сделал каждый из нас. Впереди немало трудностей. Никто из нас не воевал. А воевать мы обязаны так, чтобы никто никогда и ни в чем не упрекнул нас. Обязаны! Потому что мы добровольцы.
…И вот Севастополь. Знакомимся с человеком, который должен устроить нас на испанский пароход. Сам он тоже поплывет до Испании для передачи подарков представителям испанской общественности. Подобные рейсы он уже совершал неоднократно, сопровождая груз, которому нет цены, — тонны сливочного масла, печенья, ящики с консервами, теплые вещи, купленные на деньги ленинградских школьников и рыбаков Дальнего Востока, скотоводов Туркмении и горняков Урала. И мы-то знаем: не только подарки он везет, но и оружие, боеприпасы, так необходимые сейчас республиканской Испании.
Спрашиваем у сопровождающего, поплывет ли еще кто-нибудь с нами.
— Человек пять-шесть, не больше, — отвечает он. — Вас трое, еще один летчик, Иванов, тоже только что приехал… Да, впрочем, вот он и сам — видите, вон там, возле мешков…
Неподалеку в картинной позе, облокотившись на мешки, стоит высокий красивый парень, на вид заправский спортсмен. Шляпа лихо сдвинута на затылок. В углу рта папироса. Пиджак нараспашку, галстука, конечно, нет, наверняка лежит засунутый в угол небольшого чемодана, ни разу не завязанный, но уже измятый.
Знакомимся с Ивановым и устраиваем маленький военный совет. Испанский пароход еще не пришел. Можно было бы обосноваться в городе, в гостинице. Однако решаем остаться в порту. Надежнее — уж здесь-то мы не прозеваем прибытие парохода.
— Можно достать палатку? — спрашиваем сопровождающего.
— Конечно. Они уже есть.
Находим ровную каменистую площадку с несколькими зелеными кустиками. С нее открывается прекрасный вид на море, величавое, щедрое, поблескивающее бесчисленными гребешками волн. Ночью я впервые слышу, как море вздыхает, словно огромное и доброе живое существо, мучимое бессонницей. Вздыхает кротко, так, чтобы не потревожить сон людской.
А наутро к нам является новый спутник. Запыхавшись, шариком подкатывается к палатке. Первый вопрос: «Здесь летчики?». Никто из нас не может сдержать улыбки. Отвернувшись в сторону, одним уголком рта улыбается Бутрым, и даже Панас[1] застывает на месте от удивления.
Вот это экипировка! Несмотря на жару, застегнутое на все пуговицы немыслимо клетчатое пальто. Ослепительный канареечный галстук, широченные брюки и шляпа с огромными полями, из-под которых сияет круглое веснушчатое лицо. Ничего не скажешь — убил!
— Волощенко! — простодушно отрекомендовывается наш новый знакомый. — Здорово, ребята!
Заметив, что к одному из его чемоданов привязана кокетливая тросточка, мы уже не можем сдержать откровенный хохот.
Волощенко смущен. Как выяснилось потом, бедняга замучил всех, кто подбирал ему штатскую одежду, просил выбрать самую модную, элегантную пару. И вот, пожалуйста, этакий прием!
— А ну вас! — отмахивается он и сердито ставит чемоданы на землю.
— Подожди, подожди, — говорит, подходя к нему, Панас. — А это что за чемодан?
Новый взрыв хохота: Панас держит в руках… патефон.
Да, наш спутник оказался на редкость веселым малым.
