кипятильника выстроились в очередь жители дома. Они
жмутся к огню, чтобы согреться. Здесь же двое
моряков: главный старшина Туляков - солидный,
неторопливый, манера мягко-повелительная, и совсем
молодой краснофлотец Граница - сильный,
по-мальчишески грубоватый. Они чинят кран.
Т у л я к о в. Так. По идее теперь не должен брызгать. (Пускает воду.) Все нормально. Граница!
Г р а н и ц а. Есть.
Т у л я к о в. Наберете ведро и давайте живо на лодку.
Г р а н и ц а. Есть, старшина.
Т у л я к о в. Теперь - граждане население! Кто желает кипятку, подставляйте тару. Только нормально, соблюдая порядочек, и проход чтоб не загораживать...
Г р а н и ц а. Эй, гражданин! Вы, вы! С ведрами - отставить! На речку, что ли, пришли?
Т у л я к о в. Ладно, товарищ Граница. Лишнего не говорите. Извиняюсь, гражданин, поменьше-то лагунка у вас не найдется?
Г о л о с а. Безобразие!
- Не давать ему!
- Да этот известный, что вы с ним разговариваете!
- И как только совести хватает!..
Н и к о л а й Э р а с т о в и ч (тонкое, еще недавно холеное лицо, блеющий голос). Да, у меня хватает. Представьте себе - у меня хватает. Вы, гражданка, здоровы как бык и можете брать воду из проруби, а я... а я физически не могу. У меня общее депрессивное состояние.
Г о л о с а. Работать - так он больной!
- А еще интеллигентный человек!
- Стыдно!
Н и к о л а й Э р а с т о в и ч. Нет, мне ни капельки не стыдно. Ни чуточки. Какой вздор! Почему мне должно быть стыдно? Мой организм получает недостаточное питание... Я биологически вынужден к борьбе за существование! Товарищ краснофлотец, позвольте пожилому человеку... Я вам заплачу.
Г р а н и ц а. Здесь не лавочка, кажется. (Яростно.) Куда?! Отработай назад, депрессивный...
Т у л я к о в. Граница, повоздержитесь!
Г р а н и ц а. Есть.
Т у л я к о в. Задевать не надо. Объясните спокойно, нормально, деликатно...
Г р а н и ц а. Есть, деликатно... (Николаю Эрастовичу, шепотом.) Отойди, а то ошпарю.
Г о л о с а. Бригадирша идет!
- Сейчас она его возьмет в шоры!..
Ю л и я А н т о н о в н а (седая, величественного вида женщина в пенсне. Противогаз, на руке повязка бригадира). Что такое? Ну, конечно. Раз тут Николай Эрастович, то и спрашивать нечего. Здравствуйте, голубчик! Вы почему вчера не явились на пост по тревоге? Только не врите.
Н и к о л а й Э р а с т о в и ч. Во-первых...
Ю л и я А н т о н о в н а. Во-первых, надо здороваться. Еще недавно вы лезли целовать ручку. Быстро же вы линяете! Посмотрите на себя. Какой-то бабий платок, кацавейка, перьями оброс...
Н и к о л а й Э р а с т о в и ч. Юлия Антоновна!
Ю л и я А н т о н о в н а. Что - Юлия Антоновна? Вы - скверный трусишка. (Пошла и остановилась.) И передайте своей Тамаре: мне на нее жалуются соседи. В три часа ночи патефон, какие-то гусарские пирушки. Что ей так весело?
Н и к о л а й Э р а с т о в и ч. Это меня не касается. Мы с ней разошлись - это все отлично знают.
Ю л и я А н т о н о в н а. Скажите ей, чтоб угомонилась, а то будет иметь дело со мной.
Х у д о ж н и к (везет на саночках ведро. Высокий, прямой, очень красивый старик в дохе. Шея повязана башлыком). Здравствуйте, Юлия Антоновна. Милая женщина, все воюете?
Ю л и я А н т о н о в н а. Здравствуйте, гений! Как это вы решились спуститься с высот духа на нашу грешную землю? (Мягче.) Ну? Как ваше здоровье, сокровище?
Х у д о ж н и к. Да вот, как видите... Отлично. Путешествовал на Иордань и... очень удачно. И я почти не утомлен. Вообще, давайте условимся: я совершенно здоровый человек.
Ю л и я А н т о н о в н а. Двадцать лет это говорю.
Х у д о ж н и к. Теперь мне самому кажется, что мое существование до сих пор было каким-то... удивительно нелепым. Почему меня не пускали гулять? Плохая погода. Допустим. Плохая погода не бывает круглый год. Ко мне не пускали людей, которые мне нравились. Теперь я живу, как все: хожу по улицам, встречаюсь с людьми... Наконец, я работаю! Раньше мне разрешали писать только два часа в день. Какая чепуха! Так нельзя работать. Ничего нельзя сделать порядочного.
Ю л и я А н т о н о в н а. Я и говорю - божество. Здорового мужика посадили под стеклянный колпак. Натоплено, как в бане, кругом гомеопаты, приживалки, избранные, преданные... Ах, Иван Константинович, сквозняк! Ах, Ивана Константиновича нельзя волновать... Тьфу! Не могу вам выразить, до чего вы мне были противны.
Х у д о ж н и к. Ну, вот уж и резкости. Прошу прощения... (Поднял кверху глаза, прислушивается.)
Музыка замолкла. Женский голос, приглушенный
расстоянием, произносит несколько фраз: вероятно,
объявляет об окончании концерта и анонсирует
следующую передачу.
Ю л и я А н т о н о в н а. Что такое? Вам нехорошо?
Х у д о ж н и к (улыбается). Напротив. Я очень рад. Катя сегодня свободна и ночует дома. Отлично.
Ю л и я А н т о н о в н а. Откуда вы знаете?
Х у д о ж н и к (хитро). О, это моя маленькая тайна. Я всегда знаю, когда она придет.
Ю л и я А н т о н о в н а. Начинается! Тень на ясный день. Терпеть не могу мистики.
Х у д о ж н и к. Не сердитесь, милая женщина. Я вам сознаюсь. Теперь у нас нет телефона, и мы с Катюшей составили маленький заговор. Вы слышали, она сказала: "Передача окончена". Достаточно - я знаю: она придет. Тут вся штука в интонации. Ловко? Только вы, пожалуйста, нас не выдавайте. У них на Радио ужасные строгости - еще нагорит нам... (Заторопился.)
Т у л я к о в. Товарищ художник!
Х у д о ж н и к. Вы - меня?
Т у л я к о в (приблизился). Так точно. Разрешите к нам обратиться.
Х у д о ж н и к. То есть, как это?.. А-а! Вы хотите со мной поговорить? Ну да, конечно, пожалуйста...
Т у л я к о в (смущаясь). Такой вопрос: вы, значит, но специальности являетесь художник?
Х у д о ж н и к. Совершенно верно.
Т у л я к о в. Ясно. Так вот у нас на лодке такой спор вышел: одни говорят, что вы якобы однофамилец...
Х у д о ж н и к. Позвольте?..
Т у л я к о в. Минуточку... А вот я им как раз и заявляю, что вы именно есть тот самый... ну, знаменитый... вот, что в Русском музее...
Х у д о ж н и к. В Русском музее? Да, там есть мое... Много моих гуашей, масло...
Т у л я к о в (радостно). Факт, значит? Разрешите... (Отнял у художника чайник, выплеснул воду и подставил под кран кипятильника.) Вот, пожалуйста. Может, чайку попьете. И еще разрешите узнать: вы давно здесь проживаете?
Х у д о ж н и к. Да, много лет. Пожалуй, больше сорока.
Т у л я к о в. Так. И еще, извиняюсь, такой вопрос: почему вы не эвакуированный?
Х у д о ж н и к. Почему? Видите ли, это не так легко объяснить. Когда сживаешься с этой цветовой гаммой, сорок лет пишешь эти восходы и закаты, становишься почти неодолимым от пейзажа. Вы меня не совсем понимаете? Короче говоря, вероятно, я слишком петербуржец.
