Вскоре перевели куда-то и нашего комбата. В последний раз мы встретились с ним на дороге за Вешенской: я в кабине грузовика, а он за рулем "газика". Я ехал на заправку, а он держал направление на Сталинград.
- Не хочешь на свое прежнее место? - спросил капитан, приостановившись напротив моей кабины, но не глуша мотора. - Могу закинуть слово!
- Не надо! - громко ответил я, так как мой мотор тоже был на газу.
- Правильно решил! - сказал капитан, но я едва услышал его голос. Потом он показал рукой вперед, на сталинградскую дорогу, и взял под козырек. Я понял: капитан прощается со мною, но что он говорит, разобрать не мог: гул моторов заглушал слова. Лицо у капитана было хмурым, глаза еще больше запали, хотя во всем его облике - ни признака страха. Мне подумалось, что Ярызкина небрежность, а может, и беспечность (мне писари говорили, что он часто забывал ключи от сейфа) отразились и на судьбе комбата. Наверно, посылали капитана не на повышение и не в резерв на отдых, хотя бы временный.
- Может, еще встретимся! - крикнул я капитану.
Но и он не услышал моих слов.
Вскоре я с машиною попал под минометный обстрел, был тяжело ранен и эвакуирован в один из камышинских полевых госпиталей. Пожилого капитана я больше никогда не встречал, но почему-то довольно часто вспоминал его. И теперь он мне помнится, хотя прошло с того времени около сорока лет.
Вернемся, однако, к пехотному запасному полку, куда попал я после госпиталя. Я знал, что это тыловой полк, что в сравнении с фронтовым тут намного больше людей, но ни штаба полка, ни других служб ни разу не видел, так как направили меня прямо в роту, которая размещалась в глухой, заброшенной деревне неподалеку от штаба. За все пребывание там я только один раз видел командира полка. Он завернул в нашу роту - это особенно мне запомнилось - в довольно замысловатой рессорной бричке, запряженной парой вороных жеребцов. (Где только взял такой шикарный выезд?) Бричка мчалась по неровной улице с громким скрежетом колес, залихватски гикал кучер, впереди поднимали пыль два верховых охранника. На кучерском месте сидел ездовой с длинным плетеным арапником и сыромятными вожжами в руках, за ним, на расстоянии руки, восседали майор и его адъютант. Следом, глотая пыль, подымаемую конями и колесами, неумело тряслись в седлах еще два верховых охранника.
Все, кто был в хатах, повыскакивали полюбоваться таким необычным зрелищем: если бы проехал легковой автомобиль, и то никто не обратил бы внимания.
Майор, пока сидел в бричке и слушал рапорт нашего командира роты, выглядел важным и очень внушительным, а когда слез - так и скрылся за ней, будто спрятался специально. Ноги у майора были не только слишком короткими, но и колесом выгнутыми посредине, поэтому внешность командира полка вызывала не только удивление, но и сочувствие.
"Если снять с него военную форму, - подумалось мне, - то он вообще был бы незаметным среди людей".
Немного компенсировали его рост ширина туловища и плотная, здоровая упитанность. Лицо майора гладкое, с двойным подбородком, тоже гладким. Живот, перетянутый широким желтым ремнем с блестящей пряжкой, выпирал из-под добротной диагоналевой гимнастерки.
Говорил майор с легкой картавинкой, с короткими остановками между предложениями, а порой и отдельными словами, но, видимо, обладал силой логики и убеждения. Наш командир роты, старший лейтенант Сухомятка, вначале краснел от его слов, а затем стал бледнеть и в изнеможении, будто под тяжелым грузом, обливаться потом. Я остановился неподалеку и сочувствовал своему ротному, однако же ничем не мог помочь - струйки пота, должно быть холодного, текли у него из-под козырька на лоб и на глаза, а от висков - на плоские длинные щеки и повисали на остром подбородке. Сухомятка страшно волновался из-за этого, но не мог не только вытереть, а даже смахнуть с лица пот, так как руки неподвижно и самоотверженно держал по швам.
- Много людей, вижу... болтается по улице! - грозно, повышенным тоном проговорил майор, потому и до моего слуха дошли эти слова.
- Обед у нас, товарищ майор, как раз время обеда!
- В подразделении есть распорядок дня?
- Есть, товарищ майор!
- Доложите!
Командир роты еще больше залился холодным потом и стал докладывать, что личный состав беспрерывно занимается боевой подготовкой, а нестроевики поставлены на срочную работу: никто в роте минуты свободной не имеет.
В это время я заметил, что майор повернул голову в мою сторону, и хотя солнце и теперь ослепляюще било ему в глаза, он все же пронзительно и придирчиво смотрел на меня. На всякий случай я принял стойку "смирно" и по примеру своего командира вытянул руки по швам.
- А этот старший сержант... Чем занят? - И вдруг ко мне лично: - Вы чем заняты?
Я без запинки отрапортовал, что прибыл в распоряжение командира роты для выполнения неотложных поручений.
- Каких? - спросил майор.
Командир роты опередил меня и доложил, что считает целесообразным использовать сержанта при штабе роты как человека с высшим образованием.
- А в маршевую роту... готовите людей? - с нажимом на каждом слове спросил майор.
- Хоть сегодня могу дать! - отрапортовал комроты. - Это основная моя задача!
- Так-так, - безразлично, будто для проформы подтвердил майор. - Там для всех есть вакансии: для нижнего образования, для высшего... И даже для академиков... - Его придирчивые, как мне казалось, въедливые глаза почему-то не отрывались от меня. Вот он стал меньше щуриться и поглядел на мои сапоги с юхтевыми голенищами, надраенными суконкой. Я ждал, что спросит у командира роты, откуда у пехотного сержанта такие сапоги? А командир сам не знает откуда. Увидел, что майор разглядывает мадьярскую сумку, которая висела у меня на плече. Это я уже сам сказал бы, если спросят: "Трофейная сумка!.. Подобрал на поле боя, когда возил снаряды на фронт!"
Потом майор отвернулся от меня, подхватил правой рукой нижний рубец своей гимнастерки, поднял, как подол, - иначе нельзя было залезть в карман брюк, - вынул пачку "Беломора", достал папиросу, сильно дунул в белый мундштук. Адъютант старательно захлопал по своим карманам, разыскивая спички. Подлетел к майору и зажег спичку. Она потухла. Зажег еще одну, прикрыл огонек ладонями и поднес к папиросе майора. Тот прикурил и не поблагодарил за услугу.
Наш командир роты застывшим, но все же любопытным взглядом следил за движениями майора, видимо, ждал, что тот предложит закурить и ему, доброжелательно протянет в его сторону раскрытую пачку "Беломора". Может, и не взял бы Сухомятка майоровой папироски, с благодарностью отказался бы, так как сам смолил солдатскую махру, но было бы оказано внимание. Да, видно, не свойственна майору такая догадливость: он снова засунул "Беломор" в глубокий карман своих просторных галифе. Попыхивая папироской, майор медленно, размеренными шагами двинулся по улице в направлении площадки, которую мы условно называли учебной. Тут у нас проходили построения и тут же возвышался самодельный турник. Адъютант, хоть некоторое время стоял и рядом с майором, сразу занял дистанцию - на два шага позади. Наш командир до смешного растерялся и не мог выбрать себе места: или шагать рядом с адъютантом и давать объяснения майору, хочешь не хочешь, в спину, или поравняться с ним? Но майор не подал знака, чтобы подчиненный приблизился. Только один раз сделал малозаметный полуоборот в сторону и кивнул, но не ротному, а своему адъютанту. Тот сразу подал знак ездовому и верховым охранникам, чтобы заняли свои места.
