Мое расследование по поводу процедуры свидетельских опознаний завершилось большой передовицей, напечатанной в январе 2011 года — за несколько недель до того, как я признала, что у меня БАС. Я изучила практику тридцати двух различных правоохранительных органов. И лишь в трех из них использовались новейшие методики создания фотороботов подозреваемых, работы со свидетелями и документирования их показаний.
Не прошло и месяца, как шериф округа Палм-Бич объявил, что, в соответствии с рекомендацией комиссии штата, в его ведомстве вводится новая процедура опознания. Год спустя бóльшая часть новых методов была признана в штате законодательно.
«Это сделала ты, — сказала мне недавно моя подруга Нэнси. — Ты помогла улучшить систему».
Я не согласилась. Это не я изменила систему. Это сделали преданные своему делу профессионалы из правоохранительных органов. Я лишь осветила проблему, способствовала началу ее обсуждения, и это привело к определенному результату. А для чего еще существует журналистика, если не для этого?
Во время отвальной коллеги подарили мне ту мою статью, вернее, ее копию — в рамке. Джейн Смит, тоже ветеран «Поста», сказала, что в прежние времена газета дарила покидавшим ее сотрудникам часы «Ролекс». К сожалению, те времена прошли.
Но мои коллеги решили скинуться и все же сделать мне подарок: айпэд на тридцать два гига, новейший в своем роде, с такой же гравировкой, как на тех золотых «Ролексах»: «Дорогой Сьюзен Спенсер-Вендел. От всех пости, бывших и настоящих».
Денег набрали столько, что хватило еще и на айтьюнс-карты.
«Я чувствовала себя, как Джордж Бейли в „Этой прекрасной жизни“», — написала мне потом Джейн Смит, имея в виду ту сцену в конце фильма, где люди вдруг начинают наперебой давать персонажу Джимми Стюарта деньги. Желающих дать что-нибудь было так много, что Джейн даже вынуждена была просить их остановиться.
«Видишь, Сьюзен, — писала она, — ты коснулась стольких жизней, что мы решили купить тебе айпэд, реагирующий на прикосновение!»
В течение многих месяцев этот айпэд был моим постоянным компаньоном. В декабре, работая над статьей о нашей с Нэнси поездке на Юкон, я лишилась способности пользоваться обычной компьютерной клавиатурой. Клавиши на ней расположены слишком далеко друг от друга, и мне стало трудно их нажимать.
Зато с сенсорным экраном я могла набирать букву за буквой, клюя, как курочка по зернышку. Я снова могла писать.
Я снова могла читать книги, хотя держать их в руках у меня больше не было сил. Вообще, я была в таком восторге, что одним махом загрузила всю трилогию «Пятьдесят оттенков серого», предвкушая, как буду упиваться садомазохистскими сценами. Увы — читать про оргазмы мне надоело очень скоро.
О да, подробности нередко подводят. Смайл.
А вот друзья — никогда.
После вечеринки, когда дети уже вернулись в школу, а Джон — на работу, я сделала себе еще один подарок. Продиктованный скорее прихотью, чем необходимостью, — перманентный макияж.
Я люблю моду, любила и буду любить. Сама я, хотя и не королева красоты, всегда гордилась своим сложением. На работу ходила в маленьком черном платьице — не слишком коротком и не облегающем, но подчеркивающем достоинства фигуры. И обязательно в черных закрытых лодочках, на высоком, четыре дюйма, каблуке, но не шпильке, а потолще, недвусмысленно объявляющем: «Не для стриптиза».
Ах каблуки, как же я их любила. В моей взрослой жизни не было и дня, когда я бы их не носила. Даже на девятом месяце. С выпирающими косточками. А потом мои ноги ослабели. И каблуки пришлось отдать.
С макияжем такого не случится.
Макияж — мой друг. Он открывает мои глаза-бусинки, рисует скулы там, где их нет в природе, трансформирует отверстие для принятия пищи в соблазнительные губки.
Но макияж требует точности, это искусство миллиметров. Сначала маскируем тончайшие морщинки вокруг глаз, потом накладываем тени — иногда до трех оттенков зараз — в определенном количестве на определенные места: на веки и под бровями, добавляем мазок искристого белого на косточку под самой бровью — чтобы взгляд стал открытым, ярким.
Я, как многие женщины, истратила кучу денег в поисках одного-единственного приемлемого сочетания оттенков. Нашла любимую помаду — «изюмная ярость» — оттенок сливы, милый и естественный. Пользовалась ею каждый день.
Ежедневно зрительно увеличивала свои глаза-бусинки подводкой, заботясь о том, чтобы линия не доходила до внутренних уголков глаз, иначе они кажутся слишком близко посаженными.
Накладывала по нескольку слоев туши на ресницы. У меня было три разных оттенка — очень черный, черный и коричнево-черный — плюс их же водостойкие версии.
Даже когда мои руки начали слабеть, я продолжала накладывать макияж. Когда пальцы стали скрючиваться, я открывала бутылочки зубами. На боках моих волшебных пузырьков появились следы от укусов.
Наконец я перестала завинчивать крышки — слишком трудно открывать опять. Я разъезжала по городу с открытым и готовым к использованию тюбиком «изюмной ярости» на передней консоли моего автомобиля. Это меня выручало, пока не пришла жара. Тогда я получила растекшуюся массу сливового цвета.
Мои руки начали дрожать так сильно, что я больше не могла подводить глаза. Кисточка для туши подпрыгивала в моих пальцах, как живая, и все кончалось тем, что на веках у меня оказывалось больше коричнево-черного, чем на ресницах.
Но я не собиралась мириться с неудачей. Я без косметики — такой вариант я даже не рассматривала.
Тщеславие, имя тебе — Сьюзен.
А я и не отрицаю. В заботе о том, как мы выглядим, нет ничего мелкого. Гордость — движущий механизм самоуважения. Никому еще не удавалось достичь чего-то стоящего, плюя на мелочи.
Кроме того, без косметики у меня такой вид, как будто я не высыпалась последние лет десять.
Может, попросить Джона, чтобы он меня красил? Из области фантастики.
Вот я и решила сделать себе запоздалый рождественский подарок — перманентный макияж. Так эвфемистично называется татуировка на лице. Да, вот такая я тщеславная. Без малейших колебаний я решила накачать себе губы и веки краской.
Я зарылась в «Гугл». Мой глаз-бусинка зацепился за сайт «Проснись с макияжем». Его обладательница Лиза была дипломированным специалистом по микропигментации. Да, так это называется. Лиза работала в кабинете пластического хирурга, где женщинам после мастэктомии рисуют ареолы на новой груди, а жертвам автокатастроф — новые брови.
И она имела опыт работы с инвалидами вроде меня.
Я позвонила. Во время разговора Лиза произнесла фразу, которая сразу внушила мне доверие к ней:
— Я отказываюсь делать необычные татуировки или то, что будет выглядеть плохо.
Женщины часто просили ее сделать им татуированные родинки на лице. Но она никогда не соглашалась, так как со временем они выцветают и становятся похожи на пигментные пятна.
Лиза предложила мне сделать татуировку бровей, век и губ. Я согласилась.
— О боже, милая, ты уверена? — спросила Стеф, тоже фанатка косметики. — Это же навсегда. И это больно.
— И еще у меня нет выбора, — добавила я.
Боль никогда не была для меня проблемой. У меня повышенный болевой порог. Беременная и на высоких каблуках — вот это я. Я даже согласилась подвергнуть себя самой болезненной операции, на какую только может решиться женщина: эпиляции воском зоны бикини. После этого шоу ужасов с вырыванием волос я радикально изменила свое представление о том, что такое боль.
— Ну, тогда я пойду с тобой, — сказала Стеф. — Должен же кто-то убедиться, что у нее стерильные инструменты и что она не превратит тебя в клоуна.
На татуировку лица уходит несколько часов. Брови, например, рисуют по волоску под специальным увеличительным стеклом. Губы требуют сотен уколов, и каждый раз кончик иглы внедряет под кожу каплю краски.
Но только вот какой краски? Это и было самое сложное.
Лиза заказала по каталогу цвет, который, как она считала, будет хорошо смотреться на моих губах. Краска была похожа на оранжевый вазелин.
— Вы не увидите так много оранжевого, — сказала Лиза. Вечные чернила, заверила она меня, совершенно иначе смотрятся, когда они под слоем кожи.
— Ни за что! — ответила я. — Никакого оранжевого.
Она попробовала красный. Что ж, красный я люблю, но только в темноте.
Я попросила ее скопировать «изюмную ярость». Ей удалось смешать оттенок сливы, который мне понравился. Для подводки и бровей мы выбрали коричневый.
Лиза выщипала мне брови, потом нарисовала новые, такой формы, какую я хотела видеть.
«Господи! — подумала я в восторге. — Наконец-то у меня будут высокие бровки!» Всю жизнь брови у меня были прямые, как отвертки.
