Теперь уже взгляд Виктории был прикован не к лорду Мельбурну, а к жениху и повсюду скользил за ним. Но нельзя сказать, что за Альбертом «нужен был глаз да глаз». Он не давал Виктории ни малейшего повода для ревности. Как-то раз даже заявил, что не интересуется красавицами и охотно ставит на место тех, чью красоту превозносит свет. Подразумевалось, что Виктория отнюдь не красавица, но она и так это знала, так что не приняла слова жениха на свой счет.
Испокон веков фаворитки становились агентами влияния знатных семейств, но, к счастью для Виктории, от такой опасности она была ограждена. Альберт принадлежал ей – и только ей. Правда, лорд Мельбурн, дитя совсем иной эпохи, скептически отнесся к заявлениям Альберта. На восторги Виктории, что Альберт не смотрит на других женщин, он сухо заметил: «Обычно это происходит чуть позже».
Время показало, что мудрый политик ошибся. Верность Альберта супруге, его приверженность семейным ценностям не была ни ханжеством, ни попыткой замаскировать гомосексуальность, в чем его огульно обвиняют некоторые историки. Семейственность он ставил во главу угла. Вероятно, сказывалась еще и детская травма – разлад родителей, закончившийся изгнанием матери. Насмотревшись на отцовские измены, он решил, что будет относиться к своей жене совсем иначе и не даст ей повода для слез.
* * *
14 ноября Альберт вместе с Эрнстом вернулся в Кобург, приходить в себя после месяца невиданных страстей.
А 23 ноября перед членами Тайного совета Виктория официально объявила о своем решении выйти замуж за Альберта. В подтверждение чувств она надела браслет с миниатюрой жениха. Руки ее подрагивали, но, как она рассказала потом герцогине Глостерской, во время помолвки она волновалась гораздо больше.
У членов Тайного совета выбор государыни не вызвал особого восторга. Многие из них ратовали за оранских принцев или же прочили ей в мужья соотечественника – Джорджа Кембриджского. В Кобурге и Готе палили на улицах и реками текло пиво, зато по Лондону разлетались памфлеты на немца, который прибыл «за толстой английской королевой и тугим английским кошельком».
Громче всех возмущались тори, не спешившие прощать королеву за жестокое обращение с леди Флорой Гастингс. В ход пошли стандартные обвинения: якобы Виктория выходит за Альберта по наущению Лецен, ведь немка всегда рада порадеть за немца (на самом же деле ревнивая гувернантка сразу невзлюбила жениха). Альберта пытались выставить тайным католиком, брак с которым означал бы потерю короны для королевы – главы Англиканской церкви. Герцог Веллингтон требовал, чтобы Альберт доказал свою верность протестантству. Для Кобургов такие инсинуации были особенно оскорбительны, ведь их предки одними из первых встали на сторону Лютера. Скрипнув зубами, герцог Эрнст попросил Стокмара сочинить меморандум о том, что Альберт является образцовым сыном протестантской церкви.
В разгар прений о его статусе Виктория не забывала поддерживать жениха. Ее посланники отправились в Кобург, чтобы передать Альберту орден Подвязки – высочайшую награду Британии. За торжественной церемонией последовала другая, во время которой Альберт, рыдая, отказался от гражданства и стал английским подданным.
Дядя Леопольд давно лелеял надежду, что Альберт станет не только консортом при королеве, но и соправителем. Ничто так не упрочит его положение при дворе, как английское герцогство. В таком случае у Альберта появился бы свой, независимый от жены источник дохода, а вдобавок право заседать в палате лордов. Однако Тайный кабинет и слышать не хотел о том, чтобы пускать кобургца в политику. По совету Мельбурна Виктория отказалась пожаловать жениху герцогство. Понимая, что виноград зелен, Альберт горделиво заявил, что и сам не принял бы такой дар, поскольку все равно знатнее любого английского пэра. Но обида никуда не делась.
Немало споров вызывало место принца в так называемом «порядке старшинства» (order of precedence), который регулировал, какую ступень в иерархии занимает тот или иной пэр. Иными словами, в каком порядке пэры должны выстраиваться во время торжественных церемоний, входить в залы и рассаживаться по местам. Горе тем, кто рвался не в свою очередь – такие оскорбления помнили годами. По мнению королевы, Альберт должен был занимать место сразу же за ней самой, однако ее дяди не спешили пропускать вперед юнца. Камберленд и Кембридж заупрямились, а Суссекс решил поторговаться: он уступит Альберту старшинство, а взамен Виктория сделает герцогиней его морганатическую жену.
Устав от семейных распрей, Виктория обратилась за советом к Чарльзу Гревиллу, эксперту по английскому праву. Тот сообщил ей, что она имеет полное право дать мужу тот ранг в порядке старшинства, какой пожелает. Что и было сделано.
Окрыленная успехом, Виктория подумывала о том, чтобы сделать любимого жениха королем-консортом, чтобы править с ним сообща, как королева Мария с Вильгельмом Оранским. Но лорд Мельбурн, обычно воплощение такта, отказался передавать эту просьбу парламенту. «Бога ради, мадам, больше ни слова об этом! Ведь те, кто назначает королей, могут лишить их короны!» Виктории пришлось смириться.
Во всех королевских браках болевой точкой были деньги. А уж финансы в Великобритании оставляли желать лучшего. 1840-е годы недаром прозвали «голодными». Росли цены на хлеб, в стране царила безработица, и многим семьям приходилось делать выбор между голодом и прозябанием в работном доме. Реформы 1832 года расширили число избирателей, но большинство английских рабочих были по-прежнему лишены права голоса и представительства в парламенте. В 1839 году выходцы из радикальных кругов подали в парламент петицию – «народную хартию». Чартисты требовали всеобщее избирательное право и в любой момент от слов готовы были перейти к делу. В начале ноября 1839 года, пока Виктория и Альберт обнимались в Синем будуаре, чартисты под предводительством Джона Фроста устроили восстание в Ньюпорте. Беспорядки были подавлены, но в январе 1840 года поползли упорные слухи о том, что на этот раз чартисты собираются брать приступом Лондон.
В таком неспокойном политическом климате любые траты воспринимались болезненно. Поначалу Альберт рассчитывал, что его цивильный лист[79] составит 50 тысяч фунтов в год, но парламент решил, что 30 тысяч ему хватит за глаза. Ровно столько же получал бестолковый увалень Георг, муж королевы Анны, – а дело было еще в XVII веке! И такую же сумму парламент в свое время назначил королеве Аделаиде – а ведь она женщина и в Боннском университете не училась! Хотя по меркам Кобурга сумма выходила грандиозной, Альберт счел ее подачкой.
Любые нападки на Альберта Виктория воспринимала как камень в свой огород. В конце концов, это она его выбрала. Она не скупилась на оскорбления в адрес тори. Они были и «негодяями», и «способными на любое злодейство подлецами», и «святошами, которых я (мягко говоря) не люблю». Роберт Пиль представал в ее письмах «ханжой» и «пакостником», а «зловредный старый болван» Веллингтон был ему под стать. Как ужасно, что на Альберта ополчилась вся эта банда. «Бедный мой милый Альберт! – возмущалась невеста. – Как жестоко они третируют моего драгоценного ангела! Вы, тори, будете наказаны. Месть, месть!»[80]
Увы, возможности мести для нее были ограничены. Головы тори так и не появились на шестах вдоль Лондонского моста, как поступил бы со своими противниками тот же Генрих VIII. Все, что могла сделать Виктория, – это обойти их приглашением на свадьбу. «Это МОЯ свадьба, – объяснила она Мельбурну, который посмел вступиться за оппонентов. – Приглашу я только тех людей, что способны мне сочувствовать».
Когда же герцог Веллингтон слег от очередной хвори, Виктория оказалась единственной из королевской семьи, кто не справился о его здоровье. Веллингтон был не только тори, но и народным героем, и не послать ему письма было верхом неуважения. Со скрипом лорд Мельбурн уговорил королеву пожелать Веллингтону доброго здоровья. Как оказалось, не зря. Во время разбирательств по поводу порядка старшинства Веллингтон неожиданно выступил в защиту королевы. Ее чувства к нему значительно потеплели. Она все же пригласила герцога на церемонию венчания, хотя, поразмыслив, оставила его без свадебного завтрака – пока что не заслужил.
Жениху тоже предстояло поближе познакомиться с характером невесты. А был он тяжелым. Королева коршуном слетала на обидчиков, но если Альберт выказывал строптивость, когти впивались уже в него.
Впервые они основательно поссорились из-за свиты будущего консорта. Принцу было тяжело расставаться с Кобургом и хотелось, чтобы в Англии рядом с ним звучала немецкая речь. Что плохого в том, чтобы назначить секретаря и личного казначея из числа кобургцев? Но Виктория и слышать о таком не желала. Свиту консорта должны были составить англичане. «Что же касается твоих пожеланий относительно своей свиты, дорогой мой Альберт, то скажу тебе напрямоту: так не пойдет, – отмахивалась она от его просьб. – Окружать тебя будут люди, занимающие высокое положение и с безупречной репутацией… Обещаю тебе, что среди них не окажется ни бездельников, ни юнцов, и лорд Мельбурн уже сообщил мне о нескольких подходящих кандидатах»[81].
