Именно с подготовкой к военному параду связана одна из историй, которая чуть было не закончилась для меня печально и стала хорошим уроком на всю оставшуюся жизнь.
Этим тренировкам в академии придавалось такое серьезное значение, а подготовка к параду была поставлена на такую строгую, жесткую основу, что даже те, кто заболел и нуждался в лечении, могли быть освобождены только лично начальником курса и только на месте тренировки. У тебя ангина и высокая температура, но, пожалуйста, будь обязан придти и доложить. Было такое правило, которое никому даже в голову не приходило оспаривать. Хотя и знали, что Ларин особо свирепствовать не станет: если болен — непременно отпустит.
Один из таких заболевших — офицер внутренних войск Николай Кузнецов, впоследствии ставший командиром дивизии в Челябинске-70, на одну из таких тренировок пришел только для того, чтобы доложить о болезни. В отличие от нас, собиравшихся маршировать и по этому поводу явившихся в форме для строя (брюки в сапоги и портупея), он пришел в ботинках и брюках навыпуск. И не было в этом ничего необычного, если бы его «нестроевой» вид не напомнил мне совершенно другого персонажа нашей академической жизни — заместителя начальника факультета по политической части. На тренировку он приходил всегда только в ботинках и в «параллельных» брюках, демонстрируя тем самым свое отличное от нас положение «политического» офицера. Это особенно бросалось в глаза, когда все на площадке, включая начальника академии, имели образцовый строевой вид и, конечно, вынуждены были ходить только в сапогах.
Мое место было на левом фланге в последней шеренге. Мы еще только становились в строй, когда я увидел нашего больного Николая и остроумно, как мне тогда казалось, его спросил: «Ты что сегодня вместо замполита?» Николай сделал мне глазами какие-то знаки, но я их не понял и еще громче начал его подначивать: «Ты сегодня в брюках навыпуск как замполит?» И сразу же почувствовал сзади хлопок ладони по плечу: в то время, как я обидно шутил над замполитом, сам он стоял прямо за моей спиной и слышал каждое слово.
«Капитан, тебе еще рано подкалывать полковников…» — сказал он зло и отошел в сторону.
С этого времени его как подменили. На каждой тренировке замполит в сапогах, в портупее. Каждый день на трибуне и участвует в контроле за тренировками. Стоит только нашему батальону пройти мимо, как он сразу же объявляет в мегафон: «Левофланговый последней шеренги 1-го батальона плохо поднимает ногу!..» А это как раз я и есть. И так несколько раз. Я уж соседа своего, Леонтия Кузнецова, ставшего впоследствии генералом, командующим войсками Московского военного округа, попросил поменяться местами: «Давай, Леонтий, выручай!» Да только и это не помогло. Опять замполит кричит с трибуны: «Второй на левом фланге первого батальона в последней шеренге плохо поднимает ногу!»
Уже и начальник курса стал со мной рядом ходить да присматриваться, что же со мной случилось. Я рассказал ему, в чем причина, и он как-то в тот раз уладил дело миром.
Но история на этом не закончилась. Через несколько месяцев, в марте, накануне выпуска, грозная тень замполита опять появилась на горизонте. Выясняется, что он настоял на том, чтобы быть проверяющим на зачете по общевоинским уставам именно в той группе, где сдавал я. У меня по всем предметам только «отлично». Но появление этого полковника могло поставить крест на мечте о дипломе с отличием.
Кажется, никакой другой предмет я не учил с таким усердием, как общевоинские уставы. Знал, что самая незначительная ошибка станет поводом для того, чтобы снизить оценку. Пропустив всю группу, полковник основное внимание сосредоточил на мне. Минут сорок я отвечал ему без запинки, чем снискал сочувственный взгляд начальника курса, который вынужден был придти мне на выручку. Свою пятерку я получил, но сделал для себя полезный вывод: уж если припекло тебе сказать что-либо, следует прежде повернуться на 360 градусов и убедиться в отсутствии объекта твоих шуток. Слепая человеческая обида иногда появляется на пустом месте. Но и родившись на пустом месте, живет, как правило, долго. Может, и судьбу поломать. И уж точно — отношения между людьми.
* * *
После окончания академии с отличием я опять получил право выбора дальнейшего места службы. И снова попросился в 54-ю Ростовскую дивизию внутренних войск. Части этой дивизии были разбросаны по всему Северному Кавказу. В ее состав входил и тот отдельный батальон в Калмыкии, где я служил раньше. У меня были самые лучшие воспоминания об этом соединении.
Моя просьба была удовлетворена: я поехал служить комбатом в поселок Южный, находящийся под Волгодонском.
Это была хорошая школа для молодого энергичного офицера, полного честолюбивых надежд. Те знания, которые были получены в академии, хотелось побыстрее применить в реальной войсковой жизни, и многое из того, что было усвоено мной в Москве, сразу же пригодилось.
Трудно сказать, появилась ли со временем или попросту изначально была во мне одна особая черта характера, которая, как кажется мне сегодня, оказалась самой важной. Я выстраиваю свои служебные и человеческие отношения так, чтобы людям, работающим рядом со мной, было легко трудиться и раскрывать свои способности.
Это не означает, что у них появляется возможность пренебрегать службой. Наоборот, служба, какой бы трудной она ни была, становится настоящим удовольствием для офицера, если нет в ней намека на самодурство начальника или подхалимство подчиненного. От командира ведь очень многое зависит. Его человеческие качества, его методы работы в конце концов выстраивают всю систему взаимоотношений в подразделении, в части, в соединении. Если никто не станет интересоваться мнением младших по званию, со временем они перестанут его высказывать. Если рубить инициативу, то рано или поздно ты, командир, окажешься в кругу безвольных людей, опасающихся принимать самостоятельные решения. Они будут реагировать только на окрик. А если капризный, заносчивый командир считает, что власть над людьми, которая дана ему государством, имеет божественное происхождение — это и вовсе не имеет ничего общего с армейской службой.
Хоть и редко, но бывало и так, что человек для меня просто переставал существовать. Каждый такой случай я очень тщательно взвешивал внутри себя. Советовался с собственной совестью. Одно дело, если у человека что-то не получается при всем его старании. И другое, если его поступки наносят ущерб авторитету воинского коллектива. В последнем случае я всегда такому офицеру честно и бескомпромиссно говорил: «Извини, но мы должны расстаться…»
