Темучжин щедро одарил «своего отца и хана» Тоорила и «брата» Чжамуху, выражая признательность за освобождение Борте. Возблагодарил он и Тенгри, бога-небо тюрко-монголов, а также мать-землю (эке-этуген), помогших отомстить меркитам, «опустошить их сердца и разорвать печень». После этого союзники расстались.
Ночной переход и разделение орд
Итак, осуществив намеченное, союзники распрощались: кераитский хан Тоорил возвратился к себе в Черный лес, а Темучжин с Чжамухой вместе направились в Хорхонах-джубур, в леса, находившиеся недалеко от Онона. Совместныебоевые действия против меркитов дали вторую жизнь их дружбе, родившейся в давние годы. Витязи с удовольствием предавались воспоминаниям о времени, когда они играли в бабки на замерзшем Ононе и обменивались своими игрушками. Теперь тот и другой были вождями.
Потомок царской фамилии Темучжин был кровей в высшей мере благородных; однако верно и то, что в ту пору Чжамуха являлся государем более могущественным; на это указывает его роль «генералиссимуса», которую он играл в войне с меркитами. Но как бы там ни было, их отношения зиждились на самой искренней дружбе. Разве не были они анда, братьями по клятве, обязанными в силу этого юридического братства помогать друг другу во всем?
Темучжин и Чжамуха обменялись добычей. Сын Есугая храброго подарил своему другу золотой пояс, отнятый у Тохтоа, а также лошадь этого меркита, кобылу с черными гривой и хвостом, по прозвищу Эсхель-халиун (Выдра). Чжамуха вручил ему пояс, снятый с другого вражеского вождя, Даир-усуна, и его коня Эберту-унгун (Рогатый жеребчик).
В Хорхонах-джубуре, под раскидистым деревом (возможно, под тем же столетним деревом, где был поднят на царской кошме последний монгольский хан Хутула), что у подножия скалы Хулдахар, они скрепили союзнический договор грандиозным пиршеством. Друзья плясали под сенью священного дерева так же, как в свое время хан Хутула, а ночью спали под одним одеялом. Но этот, казалось бы, прочный союз просуществовал всего полтора года.
Подводя некоторый итог, можно сказать, что Темучжин и Чжамуха приступили фактически к возрождению монгольской державы. И само место, Хорхонах-джубур, было в определенном смысле символичным, поскольку именно там последний правитель монгольского царства взошел на престол. Однако они ее воссоздавали не в виде монархии, а как биархию, и имя анда, которым они взаимно себя величали, придавало их альянсу характер священного братского союза. Увы, биархии непрочны по своей природе… Вскоре мы увидим, что Темучжин и Чжамуха восстанавливали степную империю столько же для, сколько и против друг друга.
Как произошел разрыв между ними? Странный рассказ, оставленный нам монгольским бардом, позволяет более догадываться о сути его причины, нежели понять это разумом.
…Шел первый месяц весны. Побратимы снялись со стоянки и, подобно остальным кочевникам, отправились на поиски свежих выпасов. Они ехали впереди повозок с женщинами, детьми и разборными юртами, за которыми под присмотром воинов тянулись стада. Рассуждая вслух, Чжамуха проговорил:
— Покочуем возле гор — для табунщиков наших шалаш готов. Покочуем возле реки — для овчаров наших еда готова.
Как все древние народы, монголы выражались иносказательно и образно. Не поняв смысла сказанного Чжамухой, Темучжин промолчал, но остановился и, дождавшись матери, спросил, что оно могло бы значить. Не успела Оэлун открыть рот, как Борте произнесла:
— Недаром про анду Чжамуху говорят, что он человек, которому все скоро приедается. Ясно, что эти слова Чжамухи намекают на нас. Теперь ему стало скучно с нами! Раз так, то нечего останавливаться. Давайте ехать поскорее. Отделимся от него и будем ехать всю ночь напролет. Так-то будет лучше!
Согласившись с женой, Темучжин отдал соответствующее распоряжение.[28]
Здесь мы соприкоснулись с одной из странных граней характера Чингисхана. Всякий раз, когда в его жизни возникала критическая ситуация, требовавшая принятия радикального решения, он вдруг начинал колебаться, почти теряться, и тогда решение за него принимала жена, а он следовал ее советам не раздумывая, доверяясь им целиком и полностью.
Как мы уже отмечали, монгольские племена безотчетно стремились к единству. И Чжамуха с Темучжином пытались этим обстоятельством пользоваться. Вопрос заключался в том, кто добудет из него для себя большую выгоду. Это хорошо понимала Борте, рассчитывавшая, что муж, обретя свободу действий, сумеет опередить конкурента.
…Итак, наступила ночь, но обоз Темучжина, вместо того чтобы остановиться, продолжил путь. И тут Темучжин наткнулся на кочевавшее племя тайчжиудов, его исконных врагов. Перепуганные тайчжиуды в панике снялись с лагеря и, не разобравшись впотьмах, оказались среди стойбища Чжамухи. На своей стоянке они забыли маленького мальчика по имени Кокочу, которого Оэлун усыновила тоже (материнский инстинкт у нее, как видно, был очень развит).
Темучжин всю ночь двигался вперед. Когда рассвело, он пересчитал пошедших за ним и присоединившихся к Чжамухе. Распределение людей, совершившееся в ночной тьме, стало причиной раскола. Не обошлось тут и без шаманизма, вмешательства колдунов, которые любят «благословлять» уже принятые решения. Одним из таких «жрецов» был Хорчи, выходец из бааринов, вставший под знамена Темучжина, так сказать, после драки. Объясняя свое решение примкнуть к нему, он заявил:
— Мне не следовало бы отделяться от Чжамухи. Но было мне ясное откровение. Вот вижу: светло-рыжая корова все ходит кругом Чжамухи. Рогами раскидала у него юрты на колесах. Хочет забодать и самого Чжамуху, да один рог у нее сломался. Роет и мечет она землю на него и мычит на него — мычит и приговаривает: «Отдай мой рог!» А вот вижу: комолый пегий вол. Везет он главную юрту на колесах, идет позади Темучжин, идет по большой дороге, а бык ревет, приговаривает: «Небо с землей сговорились, нарекли Темучжина царем царства…» Вот какое откровение явлено глазам моим!..
Поведав о своем чудесном сновидении, колдун, как истинный шаман, потребовал вознаграждения:
— Чем же ты, Темучжин, порадуешь меня за откровение, когда станешь государем народа?
Темучжин пообещал поставить его нойоном-темником, то есть начальником десятитысячного войска. Тот, будучи не только священнослужителем, но и не менее заинтересованным ценителем мирских удовольствий, заявил:
— Что за счастье стать темником для меня, предрекшего тебе столь важный сан!.. Разреши мне по своей воле набрать первых красавиц царства да сделай меня мужем тридцати жен.
