Через несколько дней возвратился незадолго до этого бежавший хан Хивы. Генерал Кауфман принимал его в своей резиденции, устроенной в саду близ города. Сойдя с лошади, хан смиренно направился к палатке генерала. Он был высокого роста, крепкого сложения, с волевым энергичным лицом. Подойдя к Кауфману, поклонился и молча сел на ковер с поникшей головой.
— Повинуюсь и готов принять твой гнев.
— Гнева не будет. Скажите всем, что русские не грабители, никого не тронут и ничего не возьмут. Пусть люди Хивы живут в мире и занимаются своим делом.
В августе в Гандемианском саду был подписан мирный договор. Хивинское ханство сохранялось, лишаясь некоторых прав самостоятельности. Часть территории по Аму-Дарье отходила к России. Хан обязывался уничтожить на вечные времена рабство и торговлю людьми, а также открыть все города для русской торговли.
Вскоре после овладения Хивой Скобелев предстал пред Кауфманом. За прошедшие три года генерал мало изменился: оставался все таким же утонченно-чопорным, лишь совсем седой стала голова.
Поинтересовался его службой. Прощаясь, сказал:
— Скоро вам предстоит особое задание. Вы ведь человек отваги.
В Хивинском походе должен был принять участие и Красноводский отряд. По плану операции ему предстояло соединиться и действовать совместно с Мангышлакским и Оренбургским отрядами. Однако к назначенному времени в указанный район отряд не подошел. Начальник отряда полковник Маркозов прислал донесение, что из-за безводья и бездорожья он вынужден возвратиться с полпути.
Кауфман поручил Скобелеву проверить достоверность-доклада Маркозова:
— Вам надлежит подойти к тому же месту, но с обратной стороны маршрута. Дойдете вот сюда, — Кауфман ткнул пальцем в карту, в район колодца Ортакуй. — И возвращайтесь.
Путь предстоял нелегкий. Расстояние до колодца около трехсот пятидесяти верст, пустыня и в довершение — банды на дорогах. На подготовку отводилось два дня. Скобелев отважился ехать небольшой группой: в шесть человек.
— Да это же безумие! Ехать в такую даль без охраны! — поражались многие легкомыслию офицера.
4 августа группа из трех туркменов-проводников и толмача, ординарца Скобелева Михаила и казака Родионова выехала в путь. У каждого пара лошадей, все в туркменской одежде.
Солнце взошло, и наступил зной. Чем выше поднималось солнце, тем раскаленней становился воздух.
— Не отставать! — помахивал рукой ехавший в голове группы Скобелев. Взявшие поначалу бодрую рысь, кони незаметно растянулись в цепочку.
Двадцать четыре версты до ближайшего колодца всадники проехали без остановки.
— Час отдыха и снова по коням! — Теперь им предстоял путь в восемьдесят верст.
Они углубились в пустыню. Начались барханы, порой они переметали дорогу, и, преодолевая их, кони вязли в песке. Тогда всадники спешивались и вели их за собой.
Это был неразведанный путь, и Скобелев на ходу делал записи и зарисовки, необходимые в последующем для войск.
В первые сутки они проехали более ста верст, и у колодца Кизиль-Чегыл свалились без сил.
Однако, едва забрезжил рассвет, Скобелев был на ногах. И опять на небе ни облачка, и снова нещадно палит солнце. А кругом — пески и пески. В полдень они достигли колодца Шах-Санем. Оказалось, колодец занесен песком, а от кишлака остались лишь развалины.
— Нужно ехать на Даудур, — заторопил проводник. — Скорей ехать! Колодец не близко!
Как ни торопились, добраться в тот день до колодца они не смогли. Заночевали на полпути. Запас воды израсходован почти весь: оставалось по фляжке на человека.
И опять они пустились в путь затемно в надежде быстрей добраться до колодца, опять, спешившись, шли по сухому песку. Когда садились верхом, едва держались в седлах от слабости.
В четыре часа пополудни наконец увидели долгожданный колодец. Кончились испытания, сейчас утолят жажду и напоят обессиленных лошадей. Под ногами у них плыла земля, в глазах вращались цветные круги. Воды… Воды…
— Нет воды! Сапсем нет! — ударил по нервам голос проводника.
Непривычный к жажде ординарец упал на песок. Вцепился в седло казак Родионов, чтобы устоять на ногах.
Последняя вода была выпита еще утром. Вся фляги пусты.
— Ехать, — прошептал Скобелев. — Нужно ехать.
До колодца они добирались всю ночь, ориентируясь по звездам. Пали три лошади, их оставили, даже не освободив от груза.
«Неужели и в этом колодце нет воды?» — сверлила мозг назойливая мысль.
«Конечно, полковник Маркозов прав, что не решился вести отряд через безводную пустыню, — пришел к заключению Скобелев. — Не сделай он этого, красноводцы наверняка бы погибли…»
Он вспомнил время службы с полковником Столетовым и его тайное намерение заранее провести разведку маршрута на Хиву. Если бы они успели тогда до приезда генерала Свистунова сделать это, отряд Маркозова определенно дошел бы до цели. Полковник сумел бы захватить необходимые запасы воды, распределить по участкам силы, своевременно принять меры для благополучного исхода. Ах, как помешал тогда генерал Свистунов! Не напрасна в ходу поговорка: «Все шло хорошо, пока не вмешался Генеральный штаб…».
Наконец у гребня бархана они увидели темно-бурые развалины и колодец. И ни единой души.
Неужели колодец пересох? Тогда назад им не вернуться. Силы на исходе и у людей и у животных. Только бы вода…
Ворот с намотанной веревкой долго вращался, опуская в колодец ссохшееся брезентовое ведерце. Наконец, веревка раскрутилась, и далеко внизу послышался всплеск.
— Вода! Есть вода! Вода!
Они по очереди крутили скрипучий ворот, чувствуя тяжесть.
Вода! Полведерца заполнила мутноватая жидкость. Они припали к ней, с жадностью пили, не замечая на зубах песка и ломоты от леденящей влага. Потом осторожно поили запаленных и совсем обессиленных коней. И опять пили сами и никак не могли утолить жажды.
Спасаясь от полуденного зноя, они расположились в тени полуразрушенного строения. Михаил Дмитриевич лег и сразу будто провалился в бездну.
Его разбудили толчки и встревоженный голос толмача Садыка:
— Беда, начальник! Беда! Бандиты! Люди Эдкн-Бея!
— Какого Эдин-Бея? Я ж его зарубил!
— Эдина нет, а люди его есть. Они могут тебя узнать. Тогда тебе конец и нам конец!
— Где они?
Тут и Скобелев явственно услышал голоса у колодца, конский топот, позвякивание колец сбруи. Холодок пробежал по спине.
— Ты лежи… Мы сказал, что ты туркмен, крепко болен. Лихорадка… Укройся!..
