Как-то раз Мария Александровна послала за Владимиром. Он должен был помочь ей по хозяйству. «Я очень занят», — раздраженно отрезал Владимир. После смерти отца он снова стал грубым и непослушным, как до памятного инцидента из-за учителя французского языка. Но не успел он договорить, как Александр, вскочив, произнес: «Ты пойдешь и сделаешь то, о чем тебя просит мама, или я никогда больше не сяду играть с тобой в шахматы». Владимир покорно встал из-за стола и отправился помогать матери. И это был не единственный случай, когда в нем проявлялась беспредельная дерзость. Иногда он огрызался злобно, мрачно, по-хамски, ни с того ни с сего; в нем словно взыгрывал дух противоречия. Александра тревожил Владимир: он видел, как тот болезненно взрослеет. Владимиру отчаянно не хватало сильной отцовской руки, — уж слишком он был порывист, остер умом, прекрасно сознавал свою власть над другими и не терпел чужого мнения. Вернувшись в конце лета в Петербург, Александр с грустью сказал Анне: «Владимир несомненно талантлив, но мы с ним больше не понимаем друг друга». — «Почему он такой?» — спросила Анна. Ответа не последовало. Но было ясно: Владимиру пришла пора становиться взрослым, а этот период обычно связан с глубокими изменениями в душе человека. Он уже успел пережить горе и чувство одиночества, покинутости; в своем юном возрасте он уже прекрасно сознавал, что одарен блестящими умственными способностями; и в довершение всего постоянное соперничество с Александром, — этого было достаточно, чтобы вызвать резкую перемену во всем его существе. В его душе все время шла борьба двух начал — необузданного, дикого, унаследованного от отцовских предков, кочевников-чувашей, и другого — цивилизованного, унаследованного от матери с ее немецко-скандинавским происхождением. До конца жизни эти два ярко выраженных и противоположных друг другу начала попеременно брали в нем верх; вспышки дикой ярости и необузданного самовольства сменялись ровным, разумным поведением цивилизованного человека.
Александр тоже переживал глубокие внутренние перемены. По натуре он был уравновешенный и спокойный, даже сдержанный, обладал блестящим умом, который использовал рационально, строго по назначению, занимаясь наукой. Большую часть времени он проводил за микроскопом, терпеливо наблюдая формы органической жизни и их изменения. Это был прирожденный ученый-исследователь; со временем он мог занять почетное место среди профессуры на одной из кафедр Санкт-Петербургского университета. Но случилось неожиданное. В течение каких-то нескольких месяцев он сделался рьяным революционером, одержимым целью убить царя и свергнуть существующий строй.
Как могло такое произойти, что могло заставить его проникнуться мыслью, будто цареубийство и есть его предназначение в жизни, даже если ему придется ею пожертвовать? Он тщательно скрывал свою причастность к революционным идеям; нигде, ни в его письмах, ни в его дневниках нет и намека на то, что он приобщился к революционной деятельности, забыв о науке. Известно, что он был страшно подавлен, когда вернулся в Петербург после смерти отца. В таком состоянии он мог легко попасть под чье-то влияние. Он был из тех людей, кто остро переживает чужую боль, и был способен на самопожертвование; это было поразительное качество в нем. Еще когда Александр был ребенком, заметили, что, если он брался за какое-то дело, он полностью ему отдавался, не щадя своих сил. В этом он отличался от Владимира, который умел рассчитывать свои усилия и предвидеть итог. В Александре были чистота и открытость, эти два совершенно обезоруживающие качества. В этом он был схож с Алешей Карамазовым из романа Достоевского, чистым отроком, который видел смысл жизни единственно в служении людям, в том, чтобы помогать им, изливая на них свет собственной святости. Оказывается, однако ж, что и Алеше не был заказан путь в террористы. За несколько месяцев до смерти Достоевский открыл Алексею Суворину, издателю своих сочинений, что намеревается написать новый роман, в котором Алеша должен выступить в роли цареубийцы. Соглашаясь с мнением Суворина, что в его романе «Братья Карамазовы» много провидческого, Достоевский заявил, что работает над его продолжением, в котором Алеше придется покинуть место святого уединения. Погодите, стращал писатель, на этом дело не кончится! Уйдя из монастыря, Алеша присоединится к нигилистам… Бедный Алеша станет цареубийцей, он убьет царя!
До возвращения Александра в Петербург в сентябре 1886 года у него не было никаких связей с террористическими группами, да и вообще хорошо организованных групп такого рода в то время не существовало. «Народная воля» после ареста всех участников террористического акта, унесшего жизнь Александра II, была уничтожена. Но она осталась жить в легендах. Главные действующие лица, осуществившие покушение на царя, — Михайлов, Желябов, Софья Перовская и Гриневицкий стали мифическими персонажами ушедшей эпохи. Память о них в Петербурге была жива, и среди студентов университета находились такие, которые лелеяли мечту о продолжении дела, начатого их кумирами. Среди них был умиравший от чахотки двадцатитрехлетний фанатик, возомнивший себя преемником революционных традиций «Народной воли». Способностями организатора он не обладал, и потому ему удалось собрать вокруг себя лишь небольшую группу студентов, разделявших его воззрения. Звали этого человека Петр Шевырев. Голова его напоминала череп, обтянутый мертвенно-бледной кожей; лоб был высокий, глаза глубоко посаженные, подбородок маленький. В заговоре приняли участие около двадцати студентов, некоторые из них, как например, Андреюшкин, примкнули к Шевыреву под влиянием романтического порыва, в поисках остроты ощущений. Андреюшкин написал письмо другу в Харьков. Письмо это получилось своеобразным гимном, восхвалявшим терроризм, там были такие слова: «Если ты попросишь меня описать достоинства и значение Красного Террора, на это уйдут века, учитывая, что это мой конек, и это то, что поддерживает мою неприязнь к социал-демократам». Крамольное послание студента было перехвачено полицией в начале февраля 1887 года, но установить, кто был его отправителем, они смогли только 27 февраля. Убийство царя было намечено на 1 марта, и совершить его должны были Петр Шевырев, Александр Ульянов и еще несколько членов группы.
Студенты не прошли никакой школы. Они понятия не имели о дисциплине, которой должны подчиняться члены террористической группы. У них не было денег, не было организации, не было четкого плана, не было настоящего оружия. Средства на осуществление своего плана заговорщики выручили, продав за сто рублей золотую медаль Александра, которой университет его удостоил за курсовую работу о пресноводных кольчатых червях. На эту сумму, сто рублей, им удалось приобрести два браунинга и собрать по частям три бомбы. Бомбами главным образом занимался Александр, почерпнувший сведения, как их сделать, из учебника, взятого в университетской библиотеке. Это были странные изделия. Вокруг цилиндрического контейнера, содержавшего динамит, были приделаны гильзы из-под дроби, начиненные стрихнином. Судя по всему, достать стрихнин заговорщикам ничего не стоило, потому что друг одного из них был аптекарем. Но с азотной кислотой, вызывающей взрывную реакцию, возникли затруднения. В конце концов ее сыскали в Вильно. Среди тех, кто был задействован в истории приобретения азотной кислоты, оказались два брата, Бронислав и Юзеф Пилсудские, студенты университета. Они не принадлежали к числу активных участников заговора, вероятно, даже не знали, для чего кислота предназначалась и что вообще готовилось. Примечательно, что впоследствии Юзефу Пилсудскому суждено было стать диктатором Польши, а брату Александра Владимиру — диктатором России.
