Говорила она так просяще, что я стал обдумывать, как бы мне получше ответить, не обидев ее. "Майрик (мамочка), - сказал я, - ты можешь отказаться от христианской религии и стать мусульманкой?" Мать сразу встрепенулась, перекрестилась и взволнованно сказала: "Что ты, сынок, что ты говоришь, разве это можно! Скорее я умру, но никогда этого не сделаю". Тогда я ей сказал: "Я тебя понимаю. Пойми и ты меня. Большевики - это моя вера, такая же, как для тебя христианство. Я не могу от них отказаться". Это на нее повлияло, и она никогда больше к этому вопросу не возвращалась.
С 1923 г. она жила со мной в Ростове, а потом в Москве, в Кремле, очень довольная тем, что ее сын пользуется в стране большим уважением. В Москве в церковь она не ходила, разговоров о религии в семье вообще не велось. Я уж думал, что она вообще перестала верить в Бога.
Когда в январе 1959 г. я возвращался из поездки в США на самолете Скандинавской авиакомпании, над океаном отказали два мотора из четырех. Самолет едва не оказался в холодных водах Атлантики. Сведения об этом как-то дошли до моей матери. Вернувшись домой, я спросил у нее: "Ну, как ты живешь, майрик?" Как обычно, она ответила: "Хорошо. Я вот только очень беспокоилась о тебе и все время молилась Богу, чтобы ты живым вернулся из этой страны!"
Я удивленно посмотрел на нее и спросил: "Майрик, а разве ты еще веришь в Бога?" - "А как же без Бога?" - просто ответила она.
Отец мой в свои шестьдесят лет к революционным разговорам относился скептически. Как-то совершенно неожиданно он без подковырки сказал мне: "Знаешь, на заводе появились какие-то там социал-моциалы. Про тебя говорят, что и ты такой же. Одумайся! Ведь вы еще мальчишки, а хотите свергать таких почтенных, сильных хозяев. Ничего у вас из этого не получится!" Я ответил, что он глубоко ошибается, что хозяева - не такие уж почтенные люди, как ему кажется, все они живут за счет пота рабочих. А мы скоро станем гораздо сильнее их.
Отец умер в 1918 г. от воспаления легких в возрасте 62 лет.
* * *
В конце августа 1917 г., окрепший, полный сил и энергии, я приехал в Тифлис. К тому времени некоторые из моих школьных товарищей решили поступить в высшие учебные заведения. Они стали уговаривать и меня последовать их примеру, утверждая, что скоро пролетарская революция окончательно победит и для строительства социализма потребуются высокообразованные люди. Однако я отказался от идеи поступления в вуз, решив продолжать свое образование в "Университете Революции". И никогда потом об этом решении не жалел.
Товарищи по марксистским кружкам предложили мне взяться за создание большевистского Союза молодежи на Кавказе, куда могла войти молодежь любой национальности. Учредительное собрание Союза молодежи состоялось в клубе на Авлабаре. Собрание прошло на большом подъеме. После обсуждения Устав и Манифест, предложенные инициативной группой, были одобрены. Мы избрали временный комитет союза "Спартак". Название "Спартак" было заимствовано у революционного союза, созданного в Германии Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург. Слова в названии "социалисты-интернационалисты", а не "социал-демократы большевики" были тоже не случайны: такое название могло облегчить приток в союз тех левых элементов, которые еще не самоопределились как большевики, но склонялись к нашей тактике в революции. Грузинские же меньшевики приступили к организации общенационального Союза грузинской молодежи. То же самое сделали армянские националисты во главе с дашнаками.
Поселился я, как и в школьные годы, на квартире Лазаря и Вергинии Туманянов, и с радостью встретился с Ашхен.
Работа в Тифлисском комитете партии все разрасталась, а ни одного освобожденного руководящего работника в Комитете не было. С мест ежедневно приезжали представители низовых партийных организаций, но днем застать никого в Комитете не могли. В связи с таким ненормальным положением Тифлисский комитет партии принял в середине сентября 1917 г. решение, по которому я стал секретарем Тифлисского комитета партии и сразу же с головой окунулся в свои обязанности, связанные главным образом с решением многочисленных оперативных организационных вопросов. После Кавказского партийного съезда был избран новый состав бюро Тифлисского комитета партии, и я вновь был избран его секретарем.
Руководство работой Тифлисского комитета осуществляло бюро Комитета. Председательствовал обычно Филипп Махарадзе. Наше основное внимание было обращено на подготовку Общекавказского съезда партии. Открытие его состоялось 2 октября 1917 г. Я участвовал в работе съезда (он работал нелегально) как делегат от партийных организаций районов Алаверды, Манеса и Ахпата, где был избран местными большевиками.
Съезд уделил большое внимание докладам делегатов с мест. Так, Кавтарадзе выступил как делегат от Тифлиса. От Баку выступил Георгий Стуруа. Я выступал с докладом о положении в Алаверды, Манесе и Ахпате. Сообщение о положении во фронтовых частях сделал Корганов. С обстоятельным докладом на съезде выступил Дануш Шавердян. По национальному вопросу на съезде выступал Торошелидзе.
Шаумян прибыл на наш съезд с небольшим опозданием, но активно включился в работу. Он выступил по докладу Шавердяна, дав правильное направление его обсуждению. Шаумян подчеркнул, что "в нашей агитации мы должны указывать на то, что если до созыва Учредительного собрания не произойдет новая революция, то она может произойти после его созыва, если оно окажется не в силах разрешить задачи, поставленные революцией".
Шаумян выступил с критикой путаных и устаревших положений, содержащихся в выступлении Торошелидзе по вопросу о самоопределении наций. Предложив создать в Закавказье три территориальные национальные автономные области, он высказался за федеративный характер связи этих автономных областей с Россией.
К сожалению, большинство делегатов, догматически придерживаясь устаревших положений программы, не поддержали Шаумяна. Я тоже не понял и не поддержал его, хотя считал себя человеком, понимающим национальную политику нашей партии. Это было нашей политической ошибкой, как выяснилось позже.
Для работы нам, конечно, нужны были деньги. Наша партийная касса тогда находилась в трудном положении. Кроме членских взносов да кое-каких незначительных поступлений от платных лекций, никаких других доходов не было. В связи с такой бедностью партийной кассы вспоминается эпизод, связанный с Михой Цхакая. После возвращения из Швейцарии Цхакая приехал в Тифлис и устроился жить в доме для престарелых: там содержали бесплатно. Когда был поднят вопрос о назначении Цхакая хотя бы небольшого денежного пособия, скромный и невероятно щепетильный в денежных делах Цхакая категорически заявил, что "материально устроен вполне удовлетворительно". Так он и остался жить в доме для престарелых, пока в середине 1919 г. пришедшие к власти меньшевики не арестовали и не посадили его в Кутаисскую тюрьму - тоже на "бесплатное содержание".
