Большая часть немецкой делегации в заключительном ночном раунде переговоров высказалась против подобного обмена. При этом дело было вовсе не в недоверии «честному слову», а в отсутствии какого-либо прогресса в «немецком вопросе». Но Аденауэр в конце концов выступил против «вотума недоверия» своих советников советской стороне, предчувствуя, как такое решение воспримет общественность. Итак, решение «немецкого вопроса» было отодвинуто еще дальше на задний план, и «оговорки» по вопросам объединения Германии и восточной границы, еще раз поднятые делегацией Аденауэра в письменной форме в конце визита в Кремль, в будущем, как и ожидалось, уже не имели никакого значения.
После возвращения канцлера рейтинг его популярности поднялся на невероятную высоту. Картины прибытия последних военнопленных и накопительный лагерь Фридланд в сознании населения стали эмоциональной кульминацией эры Аденауэра. До сих пор согласно опросам общественного мнения его «величайшей заслугой» немцы считают «возвращение домой десяти тысяч немцев». То, что визит в СССР, если иметь в виду его первоначальную цель, стал провалом в немецкой политике, большинство даже не поняли. Теперь Аденауэра критиковали лишь единицы. Например, графини Марион Дёнхоф, которая в статье в газете «Цайт» горько заметила: «Свобода 10 000 немцев бесповоротно закрепила рабство 17 миллионов». Большинство же немцев ФРГ как раз давным-давно смирились с разделением Германии и воспринимали это как реальность, изменить которую на данном этапе жизни невозможно. В конце концов, у руля стояли «силы истории, намного мощнее, чем Аденауэр», — так выразился однажды Голо Манн.
Канцлер достиг зенита своей славы. После легкого штиля 1956 года он заслужил благодарность немцев во время выборов в 1957 года. Под девизом «никаких экспериментов» ХДС со своим как всегда неутомимо ведущим предвыборную борьбу председателем получил 50,2 % голосов. До сих пор в Германии это не удавалось ни одной партии, избранной посредством свободного голосования. Мировой кризис, восстание в Венгрии и война за Суэцкий канал годом раньше сплотили избирателей вокруг человека, который олицетворял собой защиту. Но тот, кто полагал, что канцлер после проделанной работы спокойно передаст дела своему преемнику и постепенно устранится от повседневных дел, тот ошибался. «Яд власти», как выразился биограф Аденауэра Ганс-Петер Шварц, снова крепко держал его в своих руках. Этому большому политику до самого конца жизни не удалось устраниться от власти.
Так, канцлер, разменявший 5 января 1956 года девятый десяток, продолжал вставать в 5 часов утра и на пару минут опускать ноги в холодную воду. Он любил эти утренние часы, как признался однажды своей секретарше Анне-Лизе Попинга: «С утра, как раз перед тем, как проснуться, человек всегда умнее всего». Если погода позволяла, он прогуливайся в саду, вдоль розовых кустов, которые любил, но никогда не выращивал. Во время чтения газет и утренней почты канцлер мог внезапно схватить телефонную трубку и с утра пораньше дать поручения одному из своих сотрудников. Около 8 утра эскорт канцлера отправлялся в Бонн — впереди следовал «порше» с сотрудниками охраны, потом большой «мерседес-300» Аденауэра, следом за ним еще один «мерседес» с радиостанцией. Паром должен был ждать канцлера, и после его прибытия немедленно отправиться в путь. В 9 часов начинались переговоры и заседания во дворце Шаумбург, в час дня наступал перерыв на обед. Лишь в 20 часов канцлер ехал обратно в Рёндорф, куда всегда брал с собой различные документы и письма. Новые сотрудники регулярно удивлялись, насколько насыщен день их руководителя, и в большинстве своем на собственной шкуре узнавали, что и от своих подчиненных он ожидал максимальной самоотдачи.
Своей давней страсти — изобретательству — канцлер, к своему глубокому сожалению, мог посвящать лишь немного времени. Так что, кроме таких гениальных изобретений Аденауэра, как, например, освещенное изнутри яйцо для штопки или оборудование для устранения паразитов с помощью электрошока, больше человечество ничего не получило. Даже во время отпуска в Италии на озере Комер, длящегося все лето, он по-настоящему не расслаблялся. Представление о канцлере, играющем в боччиа, обманчивы, поскольку его отпуск не означал ничего иного, кроме «перенесения рабочего кабинета с Рейна на озеро Комер».
Если сравнить вторую половину его канцлерского срока и правление до 1955 года, то на ум приходит образ долгого постепенного упадка. Тогда как в начале 1950-х голов политическая расстановка сил часто определялась как «историческая», то сейчас настали времена политических будней. Даже «звездные часы» второй половины правления Аденауэра — подписание договора о Европейском экономическом сообществе в 1957 году и впечатляющее будущее немецко-французской дружбы после переговоров с Шарлем де Голлем в 1963 году — не могли сравняться по значению с прошедшими годами. Ведь как раз с признанием со стороны де Голля гордых традиций grande nation Европейское экономическое сообщество стало не более чем векселем на будущее. Аденауэр предчувствовал это уже незадолго до подписания, когда заявил журналистам на своем традиционном «чаепитии»: «Вероятнее всего, лишь наши внуки пожнут плоды, семена для которых мы сажаем сейчас».
К триумфам, которых становилось все меньше и меньше, стати добавляться провалы и неудачи. Отсутствие у федерального правительства концепции решения «немецкого вопроса» со времен эскалации «берлинского кризиса» из-за ультиматума Хрущева, увенчалось строительством в 1961 году Берлинской стены. Это казалось следствием бездеятельности Аденауэра, когда он вместо того, чтобы держать речь от имени всего немецкого народа, поторопился подписать бумаги у советскою посла Смирнова. На следующий день, 14 августа, по телевизору он представлял собой картину полной беспомощности и растерянности. Затем он осрамил бургомистра Берлина словами: «господину Брандту, также известному как Фрам», что было скрытым намеком на внебрачное происхождение Брандта. На этот раз берлинцы усмотрели в нерешительности Аденауэра злой умысел, и когда канцлер в конце концов попал в разделенный город, он был освистан.
Пока год за годом укреплялось разделение Германии, Аденауэр со своим штабом проводили за кулисами малодушные маневры. Канцлер предложил начать переговоры об «австрийском решении» вопроса с ГДР. Это предложение практически не было замечено общественностью, а в СССР просто проигнорировали это предложение, точно так же, как Аденауэр в свое время практически проигнорировал предложение Кремля заключить «перемирие». В бесплодной дипломатии этих лет следует отметить прежде всего то, что первые попытки постепенного признания ГДР предвосхищали собой «политику разрядки», которую начала в 1970-х годах проводить социал-либеральная коалиция.
