— Наверное, вашей внучке помогли какие-то домашние средства, — предположила я. — Ведь часто случается, что доктора бьются изо всех сил, употребляют всевозможные медицинские препараты, но ничего не помогает… И вдруг самое простое народное средство ставит больного на ноги.
— А знаете, М. Г., вы почти угадали, хотя, разумеется, думаете совершенно о других средствах… Моя внучка действительно исцелилась средством народным, но вовсе не тем, о котором вы говорите. — Хозяйка ласково выпроводила внучку к гостям, чтобы откровенно переговорить со мной. — Вот так… Мой сын женился двенадцать лет назад. У него всего двое детей: Олечка и Саша. Оле одиннадцать лет, а Саше — семь. Когда Оля заболела, Сашеньки еще не было на свете. Оля была единственным ребенком, который составлял счастье нас всех. Как мы ее берегли, как лелеяли, говорить не буду, сами детей имеете, знаете, как они дороги для родителей.
И вдруг что же? Сначала начала жаловаться, что у нее болит головка. Померили температуру: 37 с небольшим. Сейчас же напоили чаем с малиновым вареньем, уложили в постель и думали, что к утру все пройдет. Но ночью Олечка спала плохо, головная боль на следующий день усилилась, позвали доктора. Доктор осмотрел больную и нашел, что ничего опасного нет, — в легкой форме инфлюэнца. Прописал лекарство и уехал. Пользовали мы его лекарством больную день, два, но ничуть не легче, температура поднялась до 39 градусов. Олечка пожаловалась, что правое ушко колет. Снова позвали доктора. Он нашел осложнение инфлюэнцы и стал опасаться нарыва в правом ухе. Ночью больная не спала, температура поднялась до 40. Боль в ухе была невыносимой.
Мы ночью снова позвали доктора, но он сказал, что лучше бы позвать специалиста по ушным болезням.
Представьте, в каком волнении мы все были! Сейчас же разослали карточки к ушным докторам с просьбой пожаловать к больной в 8 часов утра. Спасибо, доктора не отказали: явилось их четверо. Наш доктор рассказал им историю Олечкиной болезни, и все они начали со всех сторон осматривать ребенка, которая все время или жалобно стонала, или так громко кричала, что разрывала нам всем сердце. Страдания бедной девочки были столь ужасны, что удивляюсь, как мы с ума не сошли при виде ее невыразимых мучений. Но кончился осмотр, и доктора долго совещались. С ужасом ждали мы приговора. И он действительно был немилосердным. Доктора нашли, что у Олечки нарыв за барабанной перепонкой, что ему нужно дать окончательно созреть — на это необходимо три-четыре дня, — затем проткнуть барабанную перепонку и выпустить гной наружу. Если эта операция пройдет благополучно, девочка останется жива, лишь оглохнет на правое ухо. Если же не вскрыть барабанную перепонку, то от нарыва непременно произойдет заражение крови, и девочка умрет.
Я и теперь не могу спокойно вспоминать… Целых три дня продолжалась эта пытка. Никто из нас не раздевался, никто не думал прилечь. Все мы молча, на цыпочках, ходили или сидели около комнаты мечущейся страдалицы, и сами, кажется, не меньше страдали. Сколько горячих молитв было вознесено к небу, сколько горьких слез пролито нами в это время, одному Богу известно. Но, должно быть, чья-то молитва была услышана Господом.
Доктора, навещавшие больную по нескольку раз в день, успокаивая нас, два дня говорили, что болезнь идет вполне нормально, а на третий день сообщили, что завтра можно сделать операцию. Между тем страдания больной, а вместе с ней и наши в этот день достигли, кажется, небывалой степени. Страшно вспомнить: больная тяжело стонет, отец рвет на себе волосы, мать чуть с ума не сходит, извелась совершенно, я тоже ни на что не годна… И все мы сидим, как привязанные, около комнаты больной, изредка туда заглядываем, отойти не можем. Завтра, думаем, операция… Олечка или умрет, или на всю жизнь останется глухой. Господи, неужели нет средств избавить всех нас от столь невыносимых страданий. Да где же милосердие и любовь Господа!.. Мы были на грани полного отчаяния.
Сидим мы трое — сын, невестка и я, боимся слово сказать, все прислушиваемся к стонам умирающей и, изверившись в помощи земной, все еще не теряем надежды на помощь небесную и молим Врача душ и телес наших…
Вдруг входит няня Агафья Никитична и говорит:
— Батюшка барин, позвольте мне съездить на Смоленское кладбище к блаженной Ксении, я слышала, ее молитва многим помогает в горе и болезнях!
— Голубушка няня, — отвечает сын, — делай что хочешь, только помоги нам… Видишь, мы ничего не понимаем… Поезжай куда хочешь, только помоги нам, Христа ради!
Вышла няня, а мы все сидим. Сколько времени просидели мы так, уже и не знаю. Только замечаем, что стоны больной становятся как будто тише и тише и, наконец, совсем прекратились.
«Скончалась, бедняжка!» — мелькнуло в нашем сознании… и мы все трое ворвались в комнату Олечки. Смотрим: у кровати больной стоят няня и сиделка, больная лежит на правом бочку и тихо, спокойно спит.
— Слава Богу, — шепчет нам няня, — я съездила на Смоленское кладбище к блаженной Ксении, помолилась там, привезла с ее могилки песочку да маслица из лампадки. Теперь Олечке станет легче. Уже легче…
Как очумелые стояли мы у кровати Олечки, слушали слова няни, ничего не понимали, но чувствовали, что с больной действительно произошла разительная перемена и что опасность миновала…
С истерическим воплем бросился отец малютки на грудь своей жены, и не знаю уж — долго ли сдерживаемое горе или неожиданная радость вырвалась в его рыданиях, только еле-еле удалось нам его успокоить, оттащить от кроватки дочки и уложить в кровать. Как мы с невесткой добрались до кровати после трех суток бессонницы, я тоже не помню. Только утром, лежа у себя на диване, вдруг слышу, громко зовет меня няня:
— Барыня, а барыня, встаньте! Доктора приехали, а барина с молодой барыней никак не добудишься!
— Ну что? — вскочила я. — Как Олечка?
— Слава Богу, — улыбается няня. — Почивают, и всю ночь на правом бочку почивали, не стонали…
Я тотчас же, нечесанная и немытая, пошла, разбудила сына и невестку, сказала им, что услышала от няни. Как будто испуганные тем, что осмелились на целую ночь оставить больного ребенка при смерти, они тоже кое-как оделись и побежали к Олечке. Я вошла в гостиную к докторам, извинилась перед ними и рассказала, что Олечка, слава Богу, со вчерашнего дня спокойно спит.
— Ну ничего, подождем, пусть, бедняжка, подкрепится перед операцией-то. Ведь это дело нелегкое, тем более для маленького измучившегося ребенка, — говорили доктора.
Вышли отец и мать, сказали то же — что ребенок спит. Это, казалось, должно было нас успокоить, порадовать, утешить. Но присутствующие доктора наводили на мысль об операции, об опасности положения, и снова тяжело стало у нас на сердце. Но что же мы могли поделать? Нужно было теперь избавить ребенка окончательно от страданий, решиться на операцию…
