Сидим час, другой. Доктора сначала спокойно разговаривали, потом стали выражать нетерпение и наконец попросили разбудить девочку. Сначала пошла мать. Вместе с сиделкой и няней пытались они разбудить девочку:
— Олечка, Олечка, проснись, милая! — Но она, бедная, спит — и все тут!
Вошел в комнату отец, за ним доктора. По очереди будим ее, зажимаем носик, она немножко повернется, а все никак не проснется. Наконец, мать берет Олечку на руки и вынимает из постели… Смотрим: вся подушечка, правое ухо, щечка, шея, рубашечка, простыня — все покрыто гноем, нарыв прорвался, а здоровая девочка на руках у матери продолжает спокойно спать.
Подивились доктора такому счастливому исходу болезни, научили нас, как нужно промывать ушко, и уехали. А мы все, положив девочку на чистую постельку, окружили няню и стали ее расспрашивать, каким образом Олечка стала здоровой.
— Ничего я, барыня, не сделала, только съездила на Смоленское кладбище к матушке Ксении, отслужила там панихиду, взяла маслица из лампадки и скорее домой! Приехала, вошла к Олечке, а пузырек-то с маслицем спрятала в карман да и жду, скоро ли выйдет из комнаты сиделка, потому как боюсь, что она рассердится, если увидит, как я хочу пустить маслица на больное ушко. «Няня, посиди тут, я на минутку выйду», — вдруг говорит сиделка. Уж так я-то обрадовалась, когда она это сказала. «Хорошо, хорошо, — говорю, — уж вы будьте спокойны!» И лишь только затворилась за ней дверь, я тотчас и подошла к Олечке, немножко сдвинула с ушка повязку (девочка всегда лежала на левом боку) и прямо из пузырька полила ей маслица на ушко. Не знаю уж, и попало ли туда хоть что-нибудь, больно уж велика была опухоль-то… Ну, думаю, как Богу да матушке Ксении будет угодно. Снова надвинула барышне повязку на ушко. Смотрю, она постонала немножко, повернулась на правый бочок да и глазки закрыла, засыпать, значит, стала.
Вошла сиделка и говорит: «Что это, никак кончается?»
«Нет, — говорю, — заснула».
Подошли мы с сиделкой к кроватке, а барышня сладко-сладко так спит и ротик открыла… Тут и вы все пришли в комнату. Больше я ничего не делала.
— Да кто ж тебя научил съездить к Ксении? Откуда ты узнала про нее? — спросили мы.
— Я, батюшка барин, и вы, барыня, давно про нее знаю и много раз бывала на ее могилке, видела, что там берут землицы и маслица для исцеления от разных болезней. Да мне-то не приходилось этого делать: я, благодаря Богу, всегда была здорова. И вот теперь, сидя у постели барышни, я чего только не передумала, вспомнила и про матушку Ксению… Много раз уже хотела сказать вам, чтобы вы отпустили меня на ее могилку, да все боялась, думала, что смеяться или бранить меня будете. А потом, когда барышня чуть не кончалась, я не утерпела: думаю, пусть смеются, пусть бранят меня, а все-таки пойду, попрошусь на могилку ко Ксеньюшке, может быть, и пустят. А не пустят, думаю, так я потихоньку как-нибудь съезжу. А вы, слава Богу, сразу же меня и отпустили.
Взяла я извозчика, тороплю его, еду, а сама все думаю: «Господи, неужели Ты не поможешь такой крошке-страдалице? Ну за что она страдает?» А слезы-то, слезы так и текут у меня из глаз. Приехали мы к воротам кладбища, велела я извозчику подождать меня, деньги ему вперед отдала, а сама бегом в часовню к Ксении. Отворила дверь — смотрю, народ молится, свечи, лампадки вокруг могилы, а в стороне стоит священник. Я прямо к нему и говорю: «Батюшка, отслужи ты мне, Христа ради, панихиду по рабе Божией Ксении да помолись за болящего младенца Ольгу, больно уж, бедная, страдает». «Хорошо, хорошо, — говорит священник, — панихиду я отслужу, помяну в молитвах и болящего младенца Ольгу, а ты сама-то хорошенько молись да усерднее проси помощи у блаженной Ксении. По мере твоей молитвы и веры и помощь получишь такую же».
Купила я скорее две свечки: одну поставила на подсвечник, другую взяла в руки и бросилась со слезами к самой могилке Ксении. Батюшка начал панихиду, а я все плачу и твержу: «Господи, спаси, Ксеньюшка, помоги!» — больше ничего и сказать не придумала: ведь я глупая, неученая, не умею молиться-то. Кончилась панихида, заплатила я за труды священнику, взяла, с его благословения, землицы с могилки Ксении да маслица из лампадки и сейчас же домой.
Масло-то, как уже говорила, я вылила в больное ушко, а землицу завернула в тряпочку да по-дожила барышне под подушечку. Она и теперь там лежит…
— Да от кого ты узнала про Ксению? Кто тебе про нее рассказал? — допытывалась я.
— От кого я узнала про Ксению, матушка барыня, — ответила няня, — и сама не знаю: все ее знают. Заболеет ли кто или кого горе какое постигнет, все идут к ней на могилку, помолятся, там, отслужат панихиду, глядишь — и станет легче. Вот и наш брат — кухарки, горничные, няньки и другие, — если случится, что кто-нибудь не имеет места, идет к Ксении, помолится там… Глядишь — и место получит!
Подивились мы простотой, бесхитростной верой нашей няни, но факт налицо: Олечка выздоровела, вера действительно может и горы переставлять.
На другой же день после исцеления Олечки и сын, и невестка ездили на могилу Ксении и отслужили там панихиду. И с тех пор все мы нередко ездим служить панихиды по рабе Божией Ксении и благодарим ее за чудесную помощь в нашем страшном горе.
— Вот оно, — закончила свой рассказ радушная словоохотливая хозяйка аристократического дома, — то народное средство, о котором никогда не нужно забывать и которое я всегда и всем рекомендую.
Но вы знаете, М. Г., что времена переменчивы… Дело в том, что я много раз рассказывала о болезни Олечки и ее чудесном исцелении своим знакомым. И удивительное дело! Многие из них никак не хотят видеть тут ничего чудесного. Времена, что ли, настали другие, или наука у нас пошла не по настоящему пути, что никто, нигде и ни в чем не хочет признавать чудесного — не знаю. Но только все и вся у нас хотят объяснить путем естественным. Так многие объясняют болезнь Олечки: говорят, что это случай, что главную роль сыграло масло, которое будто бы размягчило ткани, и нарыв прорвался. Ну и пусть говорят, что им угодно, их ведь не переубедишь. Дай только Бог побольше таких случаев. Вот как только к ним придет беда, тогда мы посмотрим, далеко ли они уйдут со своими естественными средствами? Я же никогда не перестану думать и верить, что Олечка и не глуха, и здорова благодаря только помощи рабы Божией блаженной Ксении. Поэтому всегда буду глубоко почитать как угодницу Божию и молитвенницу за всех тех, кто ее любит и прибегает к ней за помощью».
Письма настоятелю Смоленского храма11 января 1913 г. Г-жа А. Семенова из Пермской губернии:
«У всех моих родных не так давно было столь много горя и разного рода болезней, что мы не знали, что и делать. В это время, совершенно случайно, мы узнали о многократных случаях чудесного проявления молитвенной помощи от рабы Божией Ксении и тотчас решили обратиться к ней с молитвой. Собрали мы по возможности копеечки и послали их в часовню рабы Божией Ксении с усердной просьбой отслужить по блаженной панихиду и помолиться о смягчении нашего горя. И за эти копеечки мы получили от Господа Бога, по предстательству за нас рабы Божией Ксении, столь много милостей, что пером невозможно все выразить.
