Вот одна из таких записей: «Человек, перечитывающий рукопись с пером в руках, вносящий в нее поправки, являлся уже в известной мере другим человеком, не тем, каким он был в минуту излияний. Опыт учит нас двум вещам: первая – надо много поправлять; вторая – не следует поправлять слишком много».
Рассказывать о том, как работал Делакруа, какие картины и росписи он создал, очевидно, не нужно. Многие знакомы с творчеством художника. А если нет, то всегда можно взять книгу в библиотеке или купить альбом в магазине и наслаждаться огненными страстями Эжена Делакруа. Ну а если кому посчастливится побывать в Париже, то непременно всмотритесь в купол библиотеки Люксембургского дворца, расписанного Делакруа. Среди «доблестных теней» вы увидите Вергилия с чертами самого Делакруа и Данте, которому художник придал облик Шопена – с ним он был тесно связан.
И, конечно, Лувр! Кстати, однажды в Лувре был проделан любопытный эксперимент. К стене, где висят картины знаменитой серии Делакруа «Алжирские женщины», приставили холсты Пабло Пикассо. Для сравнения, для сопоставления, для сшибки работ XIX и XX веков на одну и ту же тему, ибо, как известно, Пикассо многократно копировал картины Делакруа. И что же? Пикассо долго стоял у стены сравнений, внутренне распалился и наконец громко произнес: «Сукин сын! Какой художник!..» Тем самым признав свое поражение. Делакруа действительно смотрелся лучше и эффектнее, чем Пикассо.
А теперь от творческой к личной жизни художника. Обратимся к сугубо локальной теме: Делакруа и женщины. Сразу отметим, непростая тема. Легко возбудимый, вечно взвинченный, художник часто испытывал срывы. Вот характерная запись из дневника:
«Утром пришла Элен. Она заснула или притворилась спящей. Сам не знаю почему, я нелепейшим образом почел за нужное изобразить страсть. К чему вовсе не лежало мое естество. Пришлось сослаться на головную боль… а потом, когда она уже уходила, совсем некстати ветер переменился…»
Какая французская изысканность выражений: ветер переменился! То есть появилась запоздалая потенция?..
Подобным фиаско, как утверждает, исходя из собственного опыта, Стендаль, подвержены люди, одаренные богатым воображением, ибо трудности их воспаляют, а все легкодоступное расхолаживает.
Еще одно свидетельство из дневника Делакруа от 14 июня 1824 года:
«Мои решения всегда улетучиваются, когда надо действовать. Мне необходима была бы любовница, чтобы удовлетворять обычные потребности. Это порядком мучает меня, и я выдерживаю в мастерской сильную борьбу с собой. Иногда мне хочется, чтобы пришла первая попавшаяся женщина; хоть бы небо послало завтра Лулу. Но когда какая-нибудь из них попадается мне, я почти досадую; мне бы хотелось ничего не предпринимать, и это – мое больное место. Надо на что-нибудь решиться или хотя бы отделаться от моей лени…»
Так откровенно разоблачает себя 26-летний художник.
Романы с замужними женщинами даются ему с трудом, куда легче с податливыми моделями.
«Мы снова виделись. Она заходила ко мне в мастерскую, я стал спокойнее – все-таки ощущаю какой-то сладостный трепет. Я не слишком дорог ей – как любовник, разумеется, – но в остальном уверен, что она так же нежно привязана ко мне, как я к ней. О прихоть чувств! Моя рука коснулась ее колена – и что ж! Целый вечер у кузины я только и думал о ней…»
Несколько страниц жизни Делакруа посвятил обворожительной и ветреной графине Козетте дю Рюбампре. Графиня увлекалась астрологией и некромантией (гаданием с вызовом душ умерших). Она принимала гостей в черном платье посреди украшенной какими-то мистическими знаками гостиной. Однако пристрастие к метафизическому нисколько не мешало ей одаривать своих любовников как нельзя более плотскими радостями. Стендаль три месяца осаждал г-жу Лазурь (так окрестил он графиню), и 21 июня 1829 года она сдалась. Но тут выяснилось, что благосклонность дамы Стендаль делит с другим французским писателем – Мериме. Не обошлось без минутного отчаяния, однако не пристало настоящим мужчинам ссориться из-за пустяков.
Биограф Делакруа Филипп Жюллиан пишет, что «женщины не занимали Делакруа так сильно, как его приятелей Мериме и Стендаля… В период с 25 до 35 лет наибольшую роль в его жизни, хотя и со значительными перерывами, играла бывшая танцовщица миссис Дальтон, которую он, познакомившись с ней в Лондоне, привез в Париж. Сохранился ее портрет: сентиментальная, уже несколько располневшая дамочка, благообразная, кругленькая, с тяжелой грудью и пышными бедрами – при необходимости она служила превосходной натурщицей».
Миссис Дальтон была достаточно деликатна и не смеялась над физической слабостью Делакруа, из-за которой художник не искал побед над более блистательными дамами из средних и высших слоев общества. Но по мере того как росла слава Делакруа, эти, казалось бы, недотроги сами раскрывали объятия художнику.
Так на его горизонте появилась Элиза Браво, истая парижанка, свеженькая, белокурая, задорная и своенравная. Бедняжка Дальтон страдает от ревности. «Дорогой Эжен, – оставляет она ему записку, – молю тебя об одном: помоги мне забыть, что другая вошла в твое сердце. У меня никогда недостанет сил – захоти я того – не принадлежать тебе всецело, телом и душой. Они – твои, я вся – твоя. Посмотри, как я спокойна и как я люблю тебя. Поверь, родной, я нашла в себе мужество не донимать тебя более слезами и упреками, – нет, увидишь, я стану любить так, как ты пожелаешь. Клянусь: отныне я буду тебе только сестрой».
«Только сестра» уже была в жизни Делакруа – это его кузина Жюльетта де Форже, вдова и обладательница значительного состояния. Одно это уже давало ей преимущество перед бедной миссис Дальтон. К тому же у Жюльетты светлые локоны и дивный стан, что немаловажно для вкусовых пристрастий художника. В 1834 году Эжен и Жюльетта стали близки. Связь эта продолжалась, то угасая, то вспыхивая вновь, вплоть до 1850 года. А дружба и переписка – до последних дней Делакруа. Самое интересное то, что Жюльетте не нравились его картины и она приучала художника рисовать цветочки (Делакруа – и цветочки!). По крайней мере при каждом удобном случае она посылала ему в мастерскую изысканные букеты.
Однажды Жюльетта сделала Эжену преоригинальный подарок – слепок со своей руки. 14 августа 1850 года Делакруа благодарит ее: «Теперь у меня есть твоя рука, которую я нежно люблю. Надо и мне сделать слепок с какого-нибудь места, чтобы он занимал твои мысли в мое отсутствие. Приходи, выберем это место вдвоем…»
Типично французская куртуазность…
Однако, несмотря на любовь к Жюльетте, у Делакруа был интерес и к другим женщинам. Среди них Мария Калержи, муза Готье и подруга Шопена. Свободный лиф, распущенные волосы – этакая романтическая Магдалина без видимых следов раскаяния. Знатные польки: княжна Чарторыская (урожденная Марселина Радзивилл) и графиня Дельфина Потоцкая. Но с годами живопись отнимала у Делакруа почти все силы и чуть ли не все время. Физическая любовь его утомляла, а работа – никогда. «Я принимаюсь за работу с тем чувством, с каким другие спешат к своей любовнице…» – такую запись сделал Делакруа в дневнике 30 ноября 1853 года. Ему шел 56-й год. К 60 годам он отрешился от всякой светской жизни и испытал кризис романтизма. Его раздражали суета и «всеобщее лицемерие». «Я предпочитаю иметь дело с вещами, нежели с людьми… – говорил он. – Произведения лучше своего создателя».
