Но это не всё. «Легитимная» (наследственная) монархия во многом опирается на традиции, существующие среди элиты.
Некоторые явления легче понимать «на контрасте». Приведем пример императора, который не имел никаких законных прав на престол. Я имею в виду Наполеона Бонапарта. Как известно, он пришел к власти с помощью военного переворота. С начала Великой французской революции, с 1789 года, это был четвертый переворот. Причем после предыдущих прежнюю элиту разгоняли, а порой и уничтожали физически. Так что Наполеон пришел, по сути, на пустое место, расчищенное революционными потрясениями. И мог делать если и не что угодно, то очень многое. В итоге он создал чрезвычайно эффективно работающую государственную систему. Даже после его падения вернувшиеся к власти роялисты не посмели в ней практически ничего изменить. Во многом она сохранилась и до сегодняшнего дня – несмотря на то, что во Франции всяких великих потрясений хватало.
А вот в Российской империи жили по традициям. А если точнее – по «понятиям». И представители властной элиты были готовы отстаивать их до конца.
«Не только придворные, но и большинство членов Императорской фамилии не довольствовались своим общественным положением. Властолюбие и честолюбие были развиты в их среде в степени чрезвычайной, и захватить влияние на Царя, проникнуть к широкой власти многие из них стремились безудержно. Это вело к бесконечным интригам и соревнованию между ними, переходившему порой в зависть и взаимную вражду. Каждый, преследуя свою цель, при этом передавал Царю и Царице в соответствующем освещении не только события, совершавшиеся в стране, но также поступки и намерения своего противника».
(В. И. Гурко)
Идти против элиты было непросто. Так, в Российской империи существовало, по сути, два двора. Императорский – и находившийся в Аничковом дворце двор вдовы Александра III императрицы Марии Федоровны. Это была сильная и умная женщина, носившая прозвище Гневная. К Николаю как к государственному деятелю она относилась без особого восторга. А если точнее – в грош его не ставила. Вдобавок она терпеть не могла «действующую» императрицу Александру Федоровну. Та отвечала взаимностью. Николай искренне любил и жену и мать – а они находились в состоянии перманентной конфронтации. Для любого мужчины такое положение неприятно, а уж для главы государства… И причины вражды были не столько житейские, сколько политические. Мария Федоровна была убеждена, что Николай губит Россию, а его жена этому всячески способствует. Кстати, как мы увидим дальше, именно вдовствующая императрица проталкивала Столыпина. Вообще-то существование «параллельного двора» весьма опасно. Так, при Александре I также существовало два двора. Альтернативный возглавляла вдова Павла I. Ее также звали Марией Федоровной[19], она также являлась очень энергичной женщиной. И… находилась в оппозиции к сыну. Итогом стала попытка государственного переворота после смерти императора – и напрямую связанное с этой попыткой восстание декабристов[20].
Но это так, мелочи. В России существовало чрезвычайно разросшееся образование под названием «семья Романовых».
Согласно закона 1797 года, титулы великого князя, великой княжны и императорских высочеств назначались всем сыновьям, дочерям, внукам, правнукам и праправнукам императора. В результате эта среда разрослась до совершенно неприличных размеров. Сегодня, читая в литературе «великий князь», порой приходится предпринимать небольшое исследование, чтобы понять – а кто он, собственно, такой…
Одной из милых традиций империи было ставить великих князей на высокие должности. И ладно бы, что большинство из них, мягко говоря, были не особенно профессионально пригодны. Ладно бы и то, что пользовались своим фактически неподсудным положением – путали государственный карман с личным, а ещё больше – кормили разных втершихся в их доверие мошенников. Но у них и амбиций было выше крыши. К примеру, дядя Николая II великий князь Сергей Александрович, будучи московским генерал-губернатором, фактически превратил Москву в собственное удельное княжество, в котором никто не был ему указом.
И ведь вся эта публика знала, что делать, все они, пользуясь родственными правами, лезли к Николаю, пробивая свои интересы.
В итоге, если Александр III более-менее держал ситуацию под контролем, то после его смерти стало твориться черт-те что. Фактически каждое министерство проводило собственную политику, нимало не считаясь с другими. О какой-либо политической линии при Николае II говорить не приходится. Да что там говорить. Есть очень серьезные основания полагать, что чиновники разбирались друг с другом, направляя в нужную сторону террористов.
Но ещё хуже иное. Император не имел достоверной информации о том, что происходило в стране. Потому что ему докладывали министры то, что считали нужным. Причем чаще всего это была сладенькая ложь. В результате Николай II до самого момента своего отречения пребывал в плену иллюзий. Впрочем, возможно, он просто и не хотел ничего знать – а приближенные следовали его желаниям. Но факт есть факт. Все реакции последнего императора на происходившие события демонстрируют фантастическое непонимание происходящего. Есть, правда, и иное, романтическо-мистическое объяснение. Дескать, Николай всё понимал – как и то, что ничего изменить нельзя – и стоически ожидал своей участи. Но только в итоге он и свою семью утащил на тот свет. «Святой», блин.
У представителей высшего чиновничества был ещё один большой недостаток. Политика Александра III была направлена на то, чтобы «подморозить» Россию. Может, это было и правильно. Но бесконечно в таком состоянии страна пребывать не могла. А люди привыкли делать то, что они делали…
И что-то изменить в этой ситуации было очень трудно.
В такой ситуации для лидера государства, если он хочет гнуть свою линию, необходима собственная команда. Она была у Петра I. Она имелась у Александра II, который худо-бедно, но протолкнул реформы, невзирая на бешеное сопротивление элиты. У последнего российского императора команды не было. Никогда.
«Одна из типичных черт Николая II – полнейшее странное равнодушие к самым личностям своих главных сотрудников. Некоторых из них он со временем не возлюбил, так было с Витте, а затем со Столыпиным, причем произошло это главным образом вследствие того чувства их умственного и волевого превосходства над ним, которое он испытывал, но любить, испытывать чувство душевной привязанности к окружающим его лицам он не был способен и расставался с ними без всякого сожаления. Так это было не только с министрами, с преобладающим большинством которых он имел лишь строго официальные отношения и вне докладов совсем не видел, но и с лицами его ближайшего окружения, введенных по роду их служебных обязанностей в интимную жизнь царской семьи. С получением нового назначения, удаляющего их от непосредственной близости к царской семье, они сразу исключались из интимности и о самом их существовании как бы забывалось.
