Геннадий Васильев - В Афганистане, в «Черном тюльпане»

Алешина подняла глаза вверх.

— Если мы будем все вместе ждать, — она вдруг всхлипнула, — они к нам обязательно вернутся!

— Шульгин, принимайте незваных гостей, — раздался голос капитана Шкловского, батальонного замполита, молодого тучного офицера с рыхлой фигурой и, казалось, немного укороченными ручками и ножками. Он вышагивал среди камней осторожной аккуратной походкой, взмахивая маленькими ручками, озабоченно глядя под ноги, подобно петербургской барышне, лавирующей посреди луж на городской мостовой.

— Мы к вам в гости с подарками… Вот, батальонная батарея не управляется, — слегка задыхаясь, сказал Шкловский. — С вертушек сбросили двадцать ящиков с минами. Если оставить все в батарее, они же с места не сдвинутся, вгонят их в землю по плечи эти мины. Трофимов приказал раздать всем поровну. Я вот для примера личному составу лично взялся нести одну мину.

Шкловский повернулся и показал торчащий из его тощего вещмешка хвост мины.

— Давайте, товарищ лейтенант, проявляйте фронтовую солидарность, окажите помощь нашей карманной артиллерии.

Шкловский сделал серьезное лицо, словно стараясь обрести солидность, недостающую его молодому возрасту. Он вообще старался выдерживать дистанцию между собой и всеми офицерами батальона. Обращался со всеми подчеркнуто по-уставному, по званиям и на «вы», держался суховато и вежливо, редко улыбался и никогда не шутил. Не участвовал в перекурах, и даже на общих батальонных застольях, куда силком тащил его батальонный командир Трофимов обмывать ордена, звания или поминать погибших, он приносил с собой сок или пенистый лимонад в банках и, прикрывая ладонью кружку от крепких угощений ротных офицеров, пил только свой лимонад, глотая его с какой-то суровой важностью.

Может быть, замполит батальона опасался хоть на мгновение потерять свое начальственное положение среди офицеров, многие из которых были старше его по годам и жизненному опыту? Может быть, ревниво берег свой авторитет от каких-то пятен, а, может, просто не умел Шкловский быть искренним и естественным, но только велась всегда какая-то странная игра в субординацию между Шкловским и подчиненными, и многое казалось в этой игре фальшивым.

— Утреннюю политинформацию уже провели, товарищ лейтенант? — деловито спросил Шкловский, доставая из планшета чудом сохраненную в чистоте нарядную красную папку. — Я вас уже инструктировал, что если нет возможности во время операций проводить двухчасовые политические занятия, нет подобающих условий, то политинформация минут на десять — это мероприятие возможное и важное.

Шульгин поморщился, не зная, как ответить: соврать с легкостью, как лихо врали взводные о проводимой политработе, или ответить прямо, а значит грубо.

— Возможность трепаться есть всегда и везде, — наконец нехотя сказал Шульгин, — только хотя бы здесь в горах отдохнуть от лишней болтовни, товарищ капитан.

Шульгин неловко пожал плечами и посмотрел Шкловскому в глаза:

— Ну, пустая же трата времени — воздух сотрясать языком. Тут бы успеть оружие почистить, боеприпасы пересмотреть, портянки сменить. Да просто на спине посидеть перед тем, как на целый день такую вот ношу на шею кинуть.

Шульгин кивнул на туго набитые вещевые мешки.

Шкловский сердито поджал губы.

— Это же ни в какие ворота… Хоть уши зажимай, не понимаю… Знаете, товарищ лейтенант, что вы на самом плохом счету в нашем полку, как политический работник. Вы бы вот поменьше махали шашкой, а работали, как подобает коммунисту. Вы же не так давно из училища, весь теоретический курс партполитработы еще наизусть помните. А я не удивлюсь, если узнаю, что у вас партийное собрание не приводилось с Нового года.

Шульгин усмехнулся. Партийное собрание в их роте не проводилось уже не три месяца, как наивно ужасался Шкловский, а больше года, хотя аккуратные липовые протоколы, заполненные ротным писарем по шаблону, регулярно сдавались в канцелярию батальона. Однако такой правды Шкловский не выдержал бы.

— Вы меня пригласите на ближайшее партийное собрание, товарищ лейтенант, — проворчал Шкловский сухо, — я выступлю с докладом о необходимости активной политической работы в боевых условиях. Жду вашего приглашения.

Шкловский выпрямился, скрестил короткие ручки на заметном животике, который едва стягивали пластины новенького чешского бронежилета. Он вызывающе поглядывал на Шульгина, будто ожидая немедленного приглашения на столь высоко ценимые им собрания.

Шульгин пожал плечами:

— Вряд ли вы расскажете нам что-нибудь новое, товарищ капитан. Между прочим, на государственных экзаменах, которые я в военном училище сдавал не так давно, как вы точно заметили, мне именно такой вопрос и достался: партийно-политическая работа в боевых условиях. Интересное совпадение, не правда ли, товарищ капитан? Из сотни вопросов досталась та тема, которую уже через несколько месяцев пришлось проверять на практике.

Шкловский хмыкнул, взмахнул пухлой ладошкой с маленькой расческой, которую он словно фокусник вытащил из глубины многочисленных своих карманов:

— Интересно, товарищ лейтенант, как вас оценила Государственная комиссия?

— А вы поглядите мой диплом, — ответил Шульгин, — в моем личном деле лежит оценочный лист. Государственный экзамен сдал на отлично. Я отвечал самым первым председателю экзаменационной комиссии, какому-то московскому генералу из ГЛАВПУРа. А вы сами знаете, во время «ГОСов» столичным генералам в училищах демонстрируют только самых сильных выпускников. Чтобы произвести на них неизгладимое впечатление.

Шульгин пододвинул к себе автомат, резким движением скинул крышку ствольной коробки, и стал разбирать оружие отточенными выверенными движениями, продолжая спокойно разговаривать с напряженным Шкловским.

— Генералу ответ понравился.

Шульгин усмехнулся, продолжая протирать промасленной ветошью спусковой механизм.

— Даже предложил оставить меня на кафедре партийно-политической работы преподавателем. Наши офицеры чуть не окаменели. Потом ротный осмелился возразить. Если бы, говорит, товарищ генерал, вы все четыре года с этим отличником бились насмерть, вы бы ему только одно направление выдали — в рудники, на Колыму. Я, говорит, сам туда попрошусь, если он в училище останется.

Шульгин развел руками:

— На Колыму, правда, разнарядки не было. Но вот в Кушкинскую дивизию была единственная разнарядка. Говорят, дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут. Но вот я на Кушке был, а потом оказался еще дальше Кушки, и командую, как правило, небольшим отделением в группе прикрытия.