Я исполнил данное мне поручение от его высочества. Князь Суворов сказал мне:
— Доложите великому князю, сыну природного моего государя, что я сам в повелениях его высочества, и чтобы изволил делать, что ему угодно.
Между тем, он спросил прежде, вероятно, о моем имени и отчестве, назвав меня оными и показав мне стул, стоящий подле стола, а сам сел на канапе против меня и, облокотясь локтями на стол, закрыл глаза и сказал мне:
— Садись, слушай и перескажи его высочеству, что я буду говорить.
Князь начал свой разговор о тогдашней политике всех дворов. Говоря об Англии, он сказал:
— Сия держава старается поддерживать только вражду против Франции всех прочих государств, дабы не дать ей усилиться, ибо одна Франция может соперничествовать с Англиею на морях; политика ее лукава.
В доказательство тому князь Суворов привел, что английское министерство, завидуя успехам нашей армии в Италии, домогалось и интриговало, чтобы оная послана была в Швейцарию, где, по малолюдству своему, армия наша могла погибнуть. Сверх того, английский флот, блокировавший Геную, допустил французскому гарнизону, там находящемуся, морем получить и секурс, и продовольствие.
— Австрийская политика, — продолжал он, — самая вероломная и управляема врагом своего отечества Тугутом, который вместо того, чтобы действовать на защиту лишенных престола королей, своих союзников, вздумал делать приобретения из завоеванных нами у неприятеля городов и провинций. Гофкригсрат, мой злейший неприятель, предписал мимо меня генералу Меласу на всяком взятом нами у неприятеля городе выставлять австрийский императорский герб, но я сему воспротивился. Австрийцы дорого заплатят за их вероломство. Один наш император поступает как прилично высокому союзнику, безо всяких видов корысти и из единого похвального подвига, чтобы восстановить и храм Божий, и престолы царей. Сию монаршую волю мы, кажется, сколько могли, исполнили. Я сделался стар и слаб, — присовокупил он, — и одной прошу милости у всемилостивейшего государя моего, чтобы отпустил меня домой. Мы увидим, что будет с австрийцами, когда бич их, Бонапарте, возвратится в Европу[40].
Генералиссимус еще со мной несколько времени говорил, но что я мог теперь припомнить, кажется, было самое интересное из его разговора. Великий князь был очень доволен отданным мною его высочеству отчетом о суждениях князя Суворова.
Австрийский кабинет, увидя, но поздно, что князь Суворов, огорченный действиями оного, решительно желает оставить армию, а тем уничтожиться может и коалиция с Россиею, вознамерился прислать в главную квартиру, в Аугсбург, князя Эстергази как особу, которой великий князь оказывал милости. Инструкция князя Эстергази состояла в том, чтобы склонить его высочество быть посредником между двумя императорами; что недоумение происходило от того, что министры во взаимных своих сношениях не всегда соблюдали строго интересы обеих держав. Князь Эстергази привез от императора Франца две ленты военного ордена Марии Терезии: одну великому князю, а другую князю Суворову; два ордена на шею: князю Багратиону и Милорадовичу, и несколько орденов в петлицу, которые предоставлено было генералиссимусу возложить по его усмотрению на тех, которых он признает более отличившимися при освобождении от неприятеля Италии. Нельзя более было показать уважения к услугам князя Суворова и к нему самому.
В то же почти время и король Сардинский прислал генералиссимусу цепь военного ордена св. Лазаря и Маврикия, несколько орденов на шею и в петлицу; из сих последних и я получил. Даже камердинер князя Суворова, Прошка, получил золотую медаль с изображением короля для ношения на зеленой ленте на шее. Удостоение сими орденами предоставлено было тоже на произвол князя Суворова, за освобождение Пиемонта от неприятеля, как провинции, принадлежащей королю Сардинскому[41]. Князь Эстергази открылся первому мне о данном ему поручении касательно великого князя. Я ему сказал, что не могу взять на себя довести сего до сведения его высочества, а чтобы он испросил аудиенцию и сам бы объяснился с великим князем. Для испрошения сей аудиенции князь Эстергази отнесся ко мне официально. Его высочество отвечал ему письменно, что он в армии находится волонтером, что дипломатические отношения между союзными дворами вовсе ему неизвестны, что он не может войти ни в какое посредничество без высочайшей воли императора, его родителя; и что он, видя в князе Эстергази теперь дипломатическое лицо, должен переменить образ своего с ним обращения. Сей отзыв его высочества чрезмерно огорчил князя Эстергази, ибо Тугут уверен был, что посланные ордена великому князю, генералиссимусу и прочим чиновникам российской армии произведут желаемое им действие и что князь Эстергази несомненно успеет в своей миссии.[42] Сие подтвердилось тем, что князь Эстергази опять обратился ко мне и в отчаянии своем сказал:
— Я нахожусь в таком положении, что мне нельзя почти возвратиться в Вену; министр требовал от меня, чтобы я непременно привез согласие великого князя на сделанное его высочеству предложение.
Я ему советовал стараться испросить свидания с князем Суворовым. Он мне отвечал:
— Как можно говорить с таким человеком, от которого нельзя добиться толку.
— Вы его не знаете, — возразил я, — и если князь вас примет наедине, то вы совсем других будете о нем мыслей.
Долго князь Эстергази не получал удовлетворительного ответа, наконец князь Суворов назначил ему час свидания, и мне случилось с Эстергази встретиться, как он выходил от генералиссимуса. Увидя меня, он сказал:
— Действительно, это изумительный человек!.. У него столько же ума, сколько сведений, но я ничего не мог от него добиться.
И скоро после того князь Эстергази уехал в Вену. Таким образом окончилась и война для России, и дружеские ее отношения к австрийской державе. Начало сего сразу ознаменовалось тем, что великий князь на возвратном пути своем в Россию поехал уже не на Вену, а на Прагу. Я в сем городе получил приказ, отданный при пароле от 4 ноября в Петербурге, что я, по старшинству, произведен в генерал-майоры, с оставлением при прежней должности; и так я с небольшим в семь лет из сержантов гвардии получил генерал-майорский чин. Это могло случиться только в царствование императора Павла, где беспрестанные были выключки, отставки, а потому и большие производства.
Здесь можно привести в пример Аркадия Ивановича Нелидова. При восшествии императора Павла на престол, т. е. 6 ноября 1796 года, он только что выпушен был из камер-пажей в поручики гвардии; в марте месяце 1797 года он был генерал-майором и генерал-адъютантом, а в день коронации получил Аннинскую ленту и тысячу душ. Я забыл выше сказать, что в тот же самый день все служившие в гатчинских и павловских батальонах штаб- и обер-офицеры получили деревни от 100 и до 250 душ, по чинам, а некоторые, как граф Аракчеев, Кологривов, Донауров, Кушелев и проч. — по 2000 душ.
